Николай Прокофьев - Лепила

– Все зависит от того, кто у власти. – Он произнес эти слова как мантру: с закрытыми глазами, приглушенным голосом, направленным внутрь себя. – Мы зависим от них, начиная с рождения и до смерти. Да и сама смерть тоже может быть срежиссирована ими.

Кто знал, что когда-то я, отличник боевой и политической подготовки, попаду в эти страшные условия, где даже без войны выжить практически невозможно. А все потому, что я уже не принадлежал себе. Дав присягу, я вверился их политической воле и здравому смыслу, которым они, к сожалению, не отличались. Винтики должны были подходить к любому механизму. И они подходили – в Африке, в Европе, в Азии. Где без сопротивления, а где – со скрежетом и хрустом. Некоторые при этом ломались, некоторые терялись. Им на смену тут же прибывали новые. Процесс должен быть безостановочным, материала для этого было в достатке.

– Можно было отказаться.

– Вы слишком молоды, чтобы помнить условия того времени. Было «добровольно-принудительно», было «по зову сердца», «по указанию свыше»… А был «интернациональный долг», и все это не обсуждалось и не комментировалось. Подо все была подведена база. Все свершалось, потому что этого требовала политическая обстановка. Так нам говорили. На самом же деле это были чьи-то личные амбиции, чья-то злая воля. И за эти, чужие, интересы наши ребята клали свои головы. На моих глазах во время боя во вражеском лесу погибли два наших офицера. Отличные были ребята, мы успели подружиться. За что? За то, чтобы одни азиаты жили в мире с другими азиатами. Да пусть бы разбирались между собой, без нашего жертвоприношения. Вы скажете: геополитика. Время показало, что никакой геополитики не существует. Есть капитал, личные амбиции и подведенная под них база.

И так в течение нескольких лет: с одной стороны, воля политического руководства, невидимый, но очень тяжкий пресс, с другой – головорезы Саймона с реальными автоматами и ножами. И неизвестно, что страшнее. А страх был, не верьте тому, кто заявляет обратное. Человек всегда остается человеком, в любых условиях, в любых погонах. Когда весело, он смеется, когда страшно, он боится. Я тоже боялся. Знаете, чего больше всего?..

Он придвинулся ко мне вплотную, я почувствовал необъяснимый жар, исходивший от него. Казалось, Гуру в этот момент вырабатывает внутри себя колоссальную энергию. Оставалось только определить, на кого он ее выплеснет. Мне стало не по себе, ведь, кроме меня, другой жертвы в кабинете не было.

– …Я боялся сойти с ума. Безумец в безумных условиях – это беда в квадрате. Как же это было трудно – удержаться в своем рассудке. Среди огня и разрывов, когда непонятно, что прошивает листья – дождь или пули, когда рядом умирают люди.

Саймон не церемонился с ними. Расстрелянные дети и старики. Растерзанные женщины, пленные и местные чиновники. Кровь, кровь и еще раз кровь… На его счету не один десяток истребленных селений, подбитых машин и взорванных мостов. И это только в одной провинции! А ведь Саймон действовал не один, у него были соратники – такие же полевые командиры, джентльмены удачи. Если сложить вместе все, что они натворили в этой несчастной стране, получится настоящая энциклопедия человеческой ненависти. С одной стороны – ненависть захватчиков к своим жертвам, с другой – ненависть аборигенов к тем, кто вторгся на их землю. Только написать эту энциклопедию некому: все действующие лица давно мертвы. Один Саймон жив! Этот мерзавец еще ходит по земле, втаптывает в нее память тех, кто видел его злодеяния!

Возбуждение Гуру передалось мне. Так проникновенна была его речь, что независимо от своей воли я срезонировал с колебаниями его энергетического поля. Ненависть к этому бандиту в какой-то момент обуяла и меня. Теперь это я продирался сквозь густой кустарник вдоль черного, как деготь, Меконга, это я затравленно озирался вокруг, ежесекундно ожидая стрелы или пули, это я, истекая кровью, перевязывал сам себя. Все мои мысли в эту минуту сводились к тому, чтобы достать этого головореза, поразить его своей справедливой ненавистью, предъявить военному трибуналу. А можно просто – пристрелить в ближайших зарослях. Я как будто действительно был там: я видел эти леса, эту реку, этих людей – маленьких, чумазых, с автоматами не по росту. Откуда все это? Из военной хроники или из действительности. Я уже не мог полностью поручиться за то, что Гуру не телепортировал меня сквозь время и пространство на ту неизвестную многим из ныне живущих войну.