Николай Прокофьев - Лепила

Целые делегации от других подразделений приезжали к капитану Саймону посмотреть на его «тайное оружие». И тогда начиналось настоящее представление, благо недостатка в расходном материале не было. Шоу практически всегда получалось, довольные гости хвалили Саймона и уезжали рассказывать об увиденном в свои лагеря.

…Как-то раз капитан приказал Олегу сопровождать в качестве переводчика (и нелегально – особого телохранителя) группу бойцов со спецдонесением в штаб группировки, расположенный в пригороде Пномпеня.

Видавший виды «Виллис» отправился в дорогу ранним утром. Кроме Олега в машине находились двое рейнджеров и пухлый портфель с опечатанным кодовым замком. Дорога шла по берегу реки сквозь естественные просветы в густых зарослях. В некоторых местах можно было даже различить наезженную колею. Это успокаивало, но только отчасти.

Олег трясся на заднем сиденье. Он не знал точно, но чутье подсказывало ему исключительность этого задания. Что это – внезапный приступ полного доверия? Или под видом ответственного мероприятия – избавление от ненужного свидетеля? Что, если по прибытии на место его передадут в руки правосудия или, того хуже, – в руки красных кхмеров? Вдруг он, бывший лейтенант Злобин, стал разменной монетой в этой безумной игре? Нет, уж лучше бы убили там, на месте, без лишней волокиты. Сердце отчаянно колотилось, ставший неотвязным противный стрекот заметно усилился.

В одном месте наезженная дорога выруливала на безлесую часть берега. Взору гонцов предстала большая поляна, окруженная словно лысина аккуратным венчиком волос густой чащей тропического леса. Водитель притормозил: «Надо набрать воды». Олег тоже вылез из машины размять ноги и унять трясучку. Тот, что держал портфель, строго поглядел на Злобина: не расслабляйся.

Олег поднял лицо к небу, радуясь открывшемуся чистому пространству. Джунгли душили его; черной, но все еще русской душе не хватало извечной шири и неоглядного простора. Когда еще представится такая возможность? Олег закрыл глаза и попытался вспомнить, как бегал по берегу реки с таким родным названием Воронеж.

Солнце неожиданно сверкнуло в глаза. Почему так резко? Олег даже не успел вынырнуть из своих воспоминаний – совсем рядом раздался оглушительный взрыв. Огромный пласт вонючей земли смел Олега, опрокинул его на спину, придавил чем-то тяжелым и сырым. В последний миг запрокинутый взор различил все то же голубое небо и две удаляющиеся серые точки.

«МиГи!»

Сколько он пролежал без сознания, Злобин не знал. Очнулся, когда уже стемнело. Он лежал рядом с перевернутым «Виллисом», заваленный слоем земли, веток и измочаленных корней. Все тело ныло, хотя видимых повреждений не было. Голова кружилась, сильно болела ушибленная грудь. Первая мысль: «Везет же мне с этими машинами». Он с трудом вылез из-под завала, огляделся. Огромная воронка уродовала безжизненную поляну. Журчала потревоженная вода. Тела обоих рейнджеров валялись неподалеку.

«Неужели это судьба?»

Он стал рыться в дымящемся месиве, прислушиваясь к шорохам в прибрежных зарослях. Откопал невредимую винтовку и то, что искал с особым усердием, – тот самый портфель. Вот он – целый, хотя и с оторванным клапаном. Затаив дыхание, Олег открыл его: карта местности, отчеты о работе отряда сразу на трех языках, пухлый пакет с долларами (видимо, дань начальству) и еще какой-то сверток. Дрожащими непослушными пальцами Злобин разорвал подмокшую бумагу – документы. В слабом свете вечернего заката на одном из них мелькнуло до боли знакомое: Советский герб, «СССР», «Паспорт». Что-то насторожило Олега. Корочки казались багровыми. Или на самом деле были такими? Раскрыв паспорт, Злобин с изумлением увидел в нем свою фотографию…

Некоторое время после того памятного визита «куда надо» я ходил как в тумане. Мне казалось, что все, кто меня окружает, смотрят на меня как-то особенно: пристально, с нескрываемым подозрением и одновременно с надеждой – на спасение от чего-то очень страшного и кровожадного. «Спокойно, доктор, – внушал я сам себе. – Это точно не паранойя. Больше похоже на мегаломанию. Вот обуяет тебя пресловутая мания величия и будешь ходить с закинутым профилем. В собственной же клинике и поставят на учет».

Но шутить хотелось все меньше и меньше. Дело, которое мне поручили, – по-настоящему серьезное и опасное. Перспектива остаться именем на бронзовой табличке у входа на кафедру была более чем реальной. Надо собраться, определиться с тактикой, задействовать все доступные механизмы, прежде всего память и внимание.