Сергей Зверев - Омытые кровью

Леша Глотов – это тот секретный сотрудник, которого сегодня убили бандиты. И фамилия Кошелева мне тоже хорошо знакома. Он был уполномоченным окротдела. Именно на его место я приехал. Он отвечал за борьбу с бандитизмом и, похоже, слишком близко подобрался к банде Шустова. Его заманили в ловушку. Захватили в плен. Пытали. Вспороли живот и набили сеном. А на спине вырезали ножом красную звезду. Все в лучших традициях кулацких бунтов начала двадцатых годов. Люди Шустова – настоящее зверье, а он сам – зверь из зверей.

Судьба моего предшественника меня не испугала. Наоборот, была какая-то дурацкая и в чем-то постыдная радость. Неохота протирать штаны в кабинете. Хочется большого дела. И я был настроен на него. Целый год банду ловили без толку, и тут молодой герой Саша Большаков на белом коне шашкой рубает всех. Красота! И потом сам руководитель ОГПУ СССР товарищ Менжинский вручает мне орден Боевого Красного Знамени и дружески жмет руку в Колонном зале, при этом даже прослезится и скажет: «Рад, что у нас такая молодежь. Будет кому оставить свое место»… Конечно, подобные мечты – полное мальчишество. И вся эта идиотская радость разбивается вдребезги, когда рядом падает пробитый пулей боевой товарищ и ощущаешь запах пороха и крови. Так уже бывало со мной не раз. И все равно дурная энергия и странные ожидания вновь и вновь захватывают. Это глупость или молодость, интересно? Хотелось бы, чтобы второе.

– Опережает нас Атаман, – со стуком поставив на стол рюмку, произнес Раскатов. – На немножко. На шаг. На полшага. Но всегда. Это о чем говорит?

– Что это не просто везенье? – спросил я.

– Точно. Наполнил он весь город своей агентурой. И возможно, что протекает информация где-то у нас.

– В отделе?

– Или у смежников… Но уши у него есть. И это самое наихреновейшая хреновина у нас. Пытался я утечку выявить. Извивался, дезинформацию подкидывал, следил. И ничего.

От этих слов мне стало как-то тоскливо. Не факт, что начальник прав. Но если и правда под боком предатель – это значит, что у нас ничего не получится, пока мы его не выведем. Поэтому верить в это не хотелось.

– А ты молодец, Сашок, – ударил Раскатов кулаком по столу так, что рюмки с графином подпрыгнули. – Ловко срисовал засаду.

– Ну, как говорится, солдатское дело – воевать умело.

– В твоей военной школе так научили или от природы такой ушлый?

– Давно воюю.

– Какие твои годы? – удивился Раскатов.

– С тринадцати лет в бою, – горько усмехнулся я, но в подробности вдаваться не стал, и так на душе тягостно.

– О какие шишки-елочки, – уважительно проговорил начальник. – В общем, объявляю тебе благодарность. Первый экзамен ты выдержал.

– А следующий когда?

– Следующий вместе будем сдавать, – произнес, посмурнев, Раскатов. – По предмету «поймай атамана Шустова». Сдохни, а поймай…

Перед тем как направить в область спецдонесение по прошедшим событиям, Раскатов дал его вычитать мне как сильно грамотному да еще участвовавшему в бою. Хотя, скорее всего, сделал это не для проверки грамматики, а для демонстрации доверия к моей персоне. В донесении моя роль была расписана в самых радужных красках. Герой, одно слово. Спас отряд. Достоин награды.

С наградой, впрочем, вряд ли что выйдет. Награды дают за успехи, а не за то, что смогли пережить поражение с наименьшими потерями. Вот с успехами было швах.

Между тем потянулись мои рабочие будни, в которые я входил просто и органично. Знакомился с городом, людьми и работой. Притом с интересом и энтузиазмом. В новые места я вживаюсь моментально и с удовольствием.

За свою молодую жизнь мне пришлось повидать немало городов. Видел их в расцвете сил и разрушенными войной. Видел красивые и уродливые. Дружелюбные и агрессивные. Я любил постигать их суть. В этом есть что-то волшебное. Сперва ты видишь просто деревья, дома, улицы, вроде обычные, ничем не выделяющиеся. Но, как на проявляемой фотографии, с каждым днем они очерчиваются все четче, и постепенно ты проникаешься духом города.

Какой дух был у Углеградска? Сложный. Местами сонно-провинциальный. Местами болезненно-разгульный, по-пролетарски, по-шахтерски! Еще здесь чинные казацкие традиции сочетались с остаточным ароматом некогда пребывавших здесь больших денег, оставшихся в виде своего театра с колоннами, синематографа, дорогих особняков в центре города и величественного Спасского храма. Имелся здесь и типичный трактирный нэпманский разгул – куда же без него?