Владимир Щедрин - На дальних подступах страны (Негерой-2. Воспоминания о неслучившемся)

Прошли за прилавок. Там, за плотной ковровой занавеской оказался неприметный вход в небольшую светелку с двумя пластиковыми столами и стульями. Сели за столик. Будто из-под земли появилась бутылка виски, на удивление чистые стаканы, содовая и полное ведерко со льдом, даже со щипцами. А еще вазочка с иранскими, кстати, самыми вкусными в мире фисташками, кэшью, очищенными грецкими орехами и молодым миндалем. Через пару секунд худенький мальчик принес фрукты и восточные сладости, дополнив натюрморт.

«Сервис тоже так себе, на четверочку с минусом, – оценил я. А где скатерть и салфетки, хотя бы бумажные? Где адалиски по углам? Кальяны душистые? Экономишь на представительских расходах, Джон? Стыдись!»

Быстро, практически не разговаривая, выпили по первой, потом по второй. Пили молча, без тостов, изучающе разглядывая друг друга словно через винтовочный прицел. Опять нагло встрял внутренний голос.

– Слушай, пока вы тут не захмелели оба, ты б у этого полиглота сраного выяснил, где он ухитрился урду нахвататься. Здесь или в американской «Вышке»? И кто у него преподавателем был? Интересно ведь. Да и на учеты конторские их поставить бы надо. Ты, что все инструкции позабывал? Помнишь тогда в Лоренсии, – хихикнул мой немного навязчивый помощник, – этот урод и через год пары слов на местном наречии сказать не мог. Да и урду-то его, честно говоря, хреновенький. Просто перед тобой выпендривается… Все, все замолкаю, – примирительно произнес болтливый стервец, – почувствовав, что я сжал кулаки и вот-вот взорвусь.

Мы выпили еще, и языки немного развязались. Желая пополнить досье на «пиндоса», я завел разговор на тему, как ему жилось после Лоренсии, и каким ветром занесло на мусульманский Восток. Периодически вплетал в канву «дружеской» беседы короткие реплики о себе, в рамках легенды, конечно. К моему удивлению клиент стал рассказывать достаточно занятные вещи автобиографического характера, иногда переходил на политику, что мне тоже было крайне интересно. Худо-бедно минут через сорок у меня в башке уже созрели, по меньшей мере, три проекта шифр-телеграмм в Центр. Сам же я за это время «слил» Джону минимум интересовавшей его информации. Это-то и настораживало, но каких-либо внятных объяснений «откровенности» американца я пока не находил.

– А ты что думаешь, друг ситный? – Спросил я свой внутренний голос.

– Кое-какие мыслишки на этот счет есть, но окончательный диагноз делать пока рано.

– Смотри, Склифосовский, чтобы потом поздно не было… Ну, все, больше мне не мешай.

Заливаясь соловьем, я вдохновенно рассказывал Джону что-то по поводу пребывания наших войск в Афгане, отношений Кремля с Саддамом Хусейном, другими арабскими лидерами. Потягивая виски, слишком щедро разбавленное, на мой взгляд, льдом, мой визави рассеянно слушал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Улучив момент, я перевел разговор на семейно-бытовые темы. Пытаясь вызвать Джона на еще большую ответную взаимность, я стал рассказывать о Марусе и своих девчонках (он знал только супругу и старшенькую). Показал ему фотографию, где жена с детьми садились в мой «жигуленок», припаркованный на стоянке МИДа.

– Это на твоей работе? – спросил Джон расслабленно без особого интереса в голосе. Но вдруг собрался, сжался, как пружинка, и нанес укол.

– Серхио, а что-то я не разглядел на фото памятник Дзержинскому. Где он тут?

– А его можно разглядеть только в ясную погоду, Джон. Ну как твой любимый Госдеп с крылечка вашей штаб-квартиры в Лэнгли, что в штате Вирджиния, – парировал я с улыбкой.

«Молодец, Серега, хоть инициатива была у него, рахунок зустрічі 1:1, – прорезался внутренний голос. – Но мне такой поворот все равно не нравится. Раньше вы по-джентельменски обходили острые углы в дипломатическом менуэте. И хотя знали «ху из ху», вот так открыто об этом не говорили. А тут, на тебе…»

«Ты чего это на мове залопотал? – Гневно начал я. – Где-то уже «укусить» успел, пока я тут работал в поте лица?»

«Ага, работал он, – дерзко ответил голос. – Смотри вон – дед с четками уже вторую бутылку открыл. А ему, видите ли, украинский мой не понравился…

Давай-ка лучше вместе подумаем, как будем ноги отсюда уносить. Ох, не нравится мне все это, Серега, ох не нравится!»

По сути, голос был прав на все 100 процентов, поэтому я орать на него больше не стал, а погрузился в неприятные размышления.

Джон, видимо, почувствовал какие-то изменения в моем настроении решил пойти с козырей: