Алексей Игнатов - Исповедь солдата

После этого беспредела началась вечерняя офицерская проверка, на которой мы, сказав свои фамилии, кричали как резанные, мягко получая при этом кулаком по почкам. Проверка прошла быстро. Дежурный офицер сразу куда-то ушёл, а мы остались один на один со своими проблемами. Мы толпились возле палаток, боясь туда зайти, уподобившись скоту перед бункером для забоя. Но зайти всё равно пришлось. Был отбой всего лишь на полтора часа, остальное время мы по очереди топили печь, и, как «золушки», подшивали всей роте кителя на утро. Последний истопник закинул в печь больше угля, чтобы никто не замерз, и заснул. Всех разбудил жуткий вой деда, лежавшего около печи: «Истопник, сука! Ты сейчас жопой на эту печь сядешь! Упор лежа принять!» Я вскочил, поспав всего пару часов. Действительно, печь была почти раскалена, было очень жарко, а истопник лежал возле печи и отжимался, обтекая потом. Швеи из нас оказались тоже плохими: кому воротник пришили, а кому и вовсе забыли.

В общем, начались залёты, которые приходилось исправлять. Этот строй и его обычаи делали всё, чтобы мы, молодые солдаты, сами загоняли себя в виртуальные долги и чувствовали себя должниками по неопытности и юному возрасту. Прошла первая и, наверное, самая кошмарная ночь за всю мою службу. При этом я догадывался, что так будет постоянно, и это страшно, ведь уже ничего изменить нельзя. Мы пережили увольнение своих прадедов. Тогда я не понимал, почему они постоянно старались скрыться с глаз командира роты. Наши деды стали полноценными хозяевами. Для нас ничего в лучшую сторону не изменилось, только мест в шатре стало больше. Единственное занятие, которое доставляло мне удовольствие, – это изучение рукопашного боя, или, по-восточному, каты. Изучение каты доводило боевые движения до рефлекса, чтобы в бою тело само действовало правильно. Со стороны выглядело красиво, когда 25 человек одновременно выполняли упражнение, в унисон. Но, чтобы достигнуть такой синхронности, пришлось приложить немало усилий.

***

Заканчивался 1994-й год. Из писем родителей и друзей мы узнавали, что в стране бардак и беспредел, постоянные войны братвы друг с другом, а также убийства, насилия и грабежи. После прочтения оставалось ужасающее чувство: если на гражданке такое происходит, то что же тогда говорить об армии? До нас начали доходить слухи о серьезной войне в Чечне, и мы, как призывники, должны были принять непосредственное в ней участие. Я обрадовался этому и подумал – вот она, настоящая мужская служба! Но это были только слухи, а на данный момент была одна задача – пережить новый, 1995-й, год. В роту ещё пришли молодые ребята, призванные в армию в начале декабря, но легче не стало. Каждый вечер для нас превращался в сущий кошмар: кто отжимался, кто пресс держал. Несчастные, в число которых входил и я, были в стойке для приема ударов.

Но однажды мне повезло: три вечера я играл роль груши, с одним дедом в спортзале. Это лучше, чем в шатре – по крайней мере, на меня одевали хоть какую-то защиту. Я спал максимум по 3-4 часа. Физические нагрузки и избиения были изнурительными, беспощадными и, как мне тогда казалось, бесконечными. Страдали преимущественно грудная клетка, ноги, а возможные промахи шли по печени и селезенке, в порыве ненависти деды били и по лицу. Приходилось придумывать потом, где, когда и на что наткнулись, прикрывая тем самым творившиеся над нами издевательства. Это был замкнутый круг, порвать который было невозможно. От всех нагрузок и нервных срывов мой вес изрядно сдал. Я стал думать о том, зачем мне всё это нужно, зачем я пошёл в этот ГСН. Всё чаще я завидовал роте разведки – с большим бы удовольствием перевелся к ним, но время потеряно, увы…

Наступила морозная, снежная зима. Накануне новогодних праздников, на вечерней проверке, командир роты поставил вопрос ребром: «Кто желает ехать в Чечню – шаг вперед». Не помню, было ли время на обдумывание, но за доли секунды по моему телу пробежал страх, а внутренний голос твердил: «Какая война? Тебе всего лишь 18». Я не ожидал такого вопроса, но правая нога невольно шагнула вперед. Как и у всех, наверное.

Отъезд назначили на 12 января 1995 года. Немного подумав, я решил, что лучше ехать, в надежде, что на войне дедовщины нет. Судьба всячески отводила меня от этого шага, но идти в школу сержантов я отказался, так как хотел быть в первых рядах.

Какой же я был идиот…

Новый год наши деды справляли по полной программе, заодно пили за отъезд и слушали песню группы «Агата Кристи» «Я на тебе, как на войне, и на войне, как на тебе…» Но радость праздника была не у всех, ибо нас, молодых, просто разрывали на части. Катались верхом, заставляли друг с другом танцевать, петь и рассказывать на стульях стихи и анекдоты, а затем, когда алкоголь перешёл в другую стадию, начались удары руками, ногами, даже табуретками, не разбирая и не видя, куда бьют. Мне хотелось получить травму и попасть в больницу, только бы избавиться от этого ада. Но мне опять не везло: я выбегал на улицу и ревел, слезы текли градом от этой несправедливости, а главное – от безвыходности, мне было так плохо… В этот момент моя душа не принадлежала телу, от нервного срыва и физической боли я проваливался в небытие и не чувствовал ни рук, ни ног. Снова пришлось возвращаться к реальности. Под утро я чувствовал себя выжатым, как лимон. В общем, ночь прошла «весело», а для сна времени так и не нашлось.