Алексей Игнатов - Исповедь солдата

Время шло, мы готовились к присяге. Основная задача – подготовить парадную форму, отточить выход из строя и возвращение в него и, разумеется, оповестить всех родных и близких, чтобы приехали и посмотрели на нас здоровых и повзрослевших. Писать я не стал, ведь Рязань близко, а телефонный разговор был намного эффективнее. Трубку подняла мама. Я рассказал, что присяга будет 15 декабря, в 10:00 утра. Мама переживала, интересовалась моим здоровьем, спрашивала о проблемах. Я не стал рассказывать о наболевшем, чтобы лишний раз не волновать её. Я только попросил привезти чего-нибудь вкусненького, домашнего. От мамы я узнал, что отец нигде не работает, выпивает. Этот факт меня сильно возмутил, ведь в пьяном состоянии отец совершенно невыносим. Но мама меня успокаивала: мол, справится, не привыкать, лишь бы у меня всё было хорошо. С почты я шёл медленно. Разговор меня немного расстроил, так как родной мамин голос с неистовой силой поманил меня домой. Если бы разум приказал бежать, я бы всё бросил и помчался, что есть мочи, домой, но увы – мне оставалось 522 дня изнурительной службы в ВВ, в подразделении ГСН.

В роту я пришёл с плохим настроением, но физическая нагрузка с уже родным коллективом привела меня в чувства. В расположении мы ходили важными, с нами никто не хотел связываться, но для пущего страха перед другими я предложил двум своим друзьям побриться наголо, под лезвие. Предложение было принято, и мы, взяв новые лезвия, начали мылить голову и друг друга аккуратно брить. После этого мы стали ещё наглее, а наши лица – похожими на злых беспризорников. Сержант одобрил наше творчество, и под этот шумок все пацаны активно взялись за станки. Разумеется, мы, свободные, ходили и смеялись, так как головы у всех разные, а из-за нехватки времени начали резаться, царапать тупыми лезвиями и срезать себе родинки и прыщи. Когда нас построили, то было такое ощущение, что некоторым бойцам сделали трепанацию либо сняли скальп. В общем, смех и слёзы. Но, несмотря на это, мы казались мощной бригадой, для которой нет преград. До присяги оставалось несколько дней. Нам раздали листочки с текстом, чтобы мы читали с толком и с расстановкой, а не мямлили себе под нос. Основное время мы тратили на плацу, до изнеможения и автоматизма оттачивая марш и выход из строя – заход. Конечно, было не без приколов: кто-то постоянно тупил и путал право с лево, а сержант орал и ронял нас «с тыла, с фронта». Нас это бесило и мы, в итоге, высказали своё недовольство бестолковому. Отжиматься в шинелях на плацу не очень-то хотелось.

В эти последние деньки стали чаще наведываться деды и черпаки, которые в добровольно-обязательной форме вели беседу о домашней кухне в таком контексте: чем больше принесем в роту, тем лучше и добрее будет отношение к нам, хотя в это верилось с трудом. Однажды, перед отбоем, на вечерней проверке, сержант поставил нас в известность о переходе после присяги в роту, то есть к дедам, в две шатровые палатки, рядом со спортзалом. После получения столь хреновой новости мы начали понимать, что деды, подобно волкам, ходят вокруг нас, молочных поросят, и ждут, когда откроют ворота (а воротами считался день присяги) в наш загон. День встречи с родными был уже не радужен. В казарме и вокруг её территории начались постоянные уборки. Офицеры стали жестче и требовательнее к нам. Всё, лафа закончилась. Я начал понимать, что весь месяц мы жили между раем и адом, и в последний уже скоро шагнем и станем солдатами российской армии.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Наступило 15 декабря – день нашего вступления в Вооруженные силы Российской Федерации. Утро началось по обычному распорядку. Уже неделя как зарядка проходила спокойно, без экстрима – мы должны выглядеть хорошо. После легкой уборки и завтрака нам приказали устранить все недостатки в форменной одежде, начистить сапоги и ждать распоряжения от командира роты. У кого-то из бойцов оказался фотоаппарат, и мы начали фотографироваться. Находясь в бешеном состоянии, мы все же были веселые, жизнерадостные, не зная о том, что присяга – это неофициальное подписание договора об отдаче души и тела офицерам и дедам. Это намного хуже, чем дьяволу, так как от последнего ты всегда получаешь взамен что-то хорошее, а здесь такого нет. В данной ситуации ты просто «ноль». Эти убогие полтора года ты принадлежишь группе людей, которые могут сделать с тобой всё, что угодно – от унижения до полного уничтожения личности. И весь смысл моей службы – противостоять этому беспределу, а также безнаказанности государственной машины.