Александр Аввакумов - Пион не выходит на связь

***

Борис Львович вошел в прихожую и стал снимать с себя шинель. Повесив ее на вешалку, он посмотрел на Клаву, которая стояла в дверях и наблюдала за ним.

– Ты что так смотришь на меня? – стараясь казаться спокойным, спросил он у нее. – Что-то случилось или просто так?

– Борис, через два дня праздник, а у нас ничего нет, – произнесла она. – Я хотела пригласить на праздник соседей, но, видимо, не придется, ведь за пустой стол их не посадишь?

Борис Львович улыбнулся и, вымыв руки, обнял ее за плечи.

– Ты не переживай, Клава. Мы с тобой такой праздник закатим, что все твои соседи запомнят его надолго. Как у тебя дела? Ты подумала над моим предложением?

Клава сделала вид, что не расслышала его вопроса. Она развернулась и направилась в комнату.

– Давай, Боря, присаживайся. Вот горячая картошечка, огурчики соленые, я их сегодня на рынке купила у одной бабушки. Хотела купить капусту, но мне не досталось. Кругом такие большие очереди. Боря, правда, что немцы стоят под Москвой и вот-вот возьмут ее?

Эстеркин прошел в зал и сел за стол. Он мгновенно догадался, что Клава специально уходит от ответа, задавая ему эти вопросы.

– Ты права, немцы действительно стоят под Москвой, и падение города – вопрос лишь нескольких дней. Ты, Клава, никогда не задумывалась, что будет с тобой, если в Казань войдут немцы? Похоже, ты об этом еще не думала, а это плохо. Нужно всегда думать об этих вещах. Могу сказать тебе одно, что ты являешься вдовой погибшего красного командира, а немцы таких людей не уважают.

– Ты это о чем, Боря? Я-то причем с сыном? Мы что, в них стреляли? Мне не совсем понятны твои слова.

– Это неважно, кто в кого стрелял. Для них намного важнее, о чем ты думаешь.

– Откуда ты это все знаешь, Боря? Можно подумать, что ты с ними общался.

Эстеркин взглянул на нее и, заметив усмешку, обиженно сжал свои тонкие губы.

– Почему ты меня об этом спросила, Клава? – поинтересовался он у нее. – Да и ведешь ты себя сегодня как-то странно.

– Ты вчера, когда заснул, стал о чем-то разговаривать. Я сначала не поняла, о чем ты говоришь, а затем, прислушавшись, поняла, что ты был у них в плену. Ты несколько раз произносил фамилию какого-то немецкого полковника Шенгарда.

Борис Львович вздрогнул и со страхом посмотрел на Клаву. Ему не верилось, что он мог во сне рассказать мучившую его все это время тайну.

– Да брось ты! – словно шутя, произнес он. – С чего это ты взяла? Да я никогда в жизни не разговаривал во сне. Какой полковник Шенгард? Я о таком никогда не слышал.

Она улыбнулась. Он играл очень плохо, и его голос звучал как-то неуверенно, он явно врал ей. Клава встала с дивана и подошла к нему. Она прижала его голову к своей груди и, нагнувшись над ним, стала тихо ему говорить.

– Борис! Я не знаю, кто ты. Я даже не уверена в том, что тебя действительно зовут Борисом. Впервые, когда я тебя увидела, ты был одет в форму офицера, сейчас она висит в шифоньере. За последний месяц ты ни разу ее не надел. Скажи мне, Борис, кто ты? Я никому не скажу об этом. Да и шпалы ты снял с петлиц, почему?

Эстеркин резко вскочил на ноги и сердито посмотрел на Клаву. Он был необычайно зол: и не столько на свою сожительницу, сколько на себя. Он никак не ожидал, что сам выдаст себя, и главное – это сделает во сне. Он сунул руку в карман галифе и нащупал ребристую рукоять пистолета.

– Ты что, с ума сошла? Борис я! Борис!!! Я никогда не был у немцев и не знаю никакого полковника Шенгарда! Ты поняла меня? Мне не о чем перед тобой оправдываться! Я чист перед тобой и Родиной! Ты это поняла?

Он еще хотел что-то сказать, но в этот момент в зал вошел сынок Клавы. От испуга мальчик заплакал и бросился к матери. Видя все это, Эстеркин бросился в прихожую. Он быстро надел на себя шинель и, как ошпаренный, выскочил из квартиры. Клава подошла к окну и, отодвинув краешек занавески, посмотрела на улицу. Она увидела, как из подъезда дома вышел Борис Львович и, оглядевшись по сторонам, направился вдоль по улице. Секунд через пятнадцать из подъезда соседнего дома вышли двое мужчин и направились вслед за ним.

***

Романов проснулся от громкого стука в дверь. Он зажег керосиновую лампу и, взяв в руки костыль, направился к входной двери.

– Кто там?

– Открывай быстрее, НКВД! – прозвучало из-за двери. – Ты что там, умер?

От неожиданности Павел чуть не выронил из рук лампу. Язык у него во рту стал деревянным и плохо слушался его. Ему вдруг стало нехорошо. Перед глазами поплыли круги. Огонь керосиновой лампы заплясал у него в руке, и Павел чуть не упал на пол. Пересилив себя, он нащупал щеколду и отодвинул ее в сторону. Отстранив его рукой, в прихожую вошли двое мужчин в гражданской одежде. Тот, что был моложе, сразу же направился в комнату, а другой, включив электрический фонарик, стал осматривать чулан.