Александр Аввакумов - Конец Пиона

Тарасов с трудом приподнялся на локтях и осмотрел камеру. Она была небольшой: метра четыре в длину и два с половиной в ширину.

«Может, стоило представиться этому майору? Тогда я, наверняка, сейчас лежал бы в чистой палате госпиталя и пил горячий чай».

Эта мысль невольно развеселила его: он представил себе, как вытянулось бы от удивления лицо майора от его рассказа.

«Нет, я никому не должен говорить о своем задании. А вдруг это немцы? Ведь не зря же Проценко предупредил меня о провокации. Прежде чем раскрыться, нужно узнать, где я нахожусь».

За металлической дверью раздались гулкие шаги надзирателя, которые затихли около двери его камеры. Глазок открылся, и в отверстии сверкнул глаз охранника. Неожиданно с улицы донеслась немецкая речь.

«Откуда здесь немцы? – промелькнуло у Тарасова в голове. – Если нас выбрасывали далеко за линией фронта, то немцев тут быть не должно».

От этой мысли ему стало не по себе.

«Выходит, это все игра, и меня проверяют, сдамся я или нет, но почему именно меня? Если это так, то мне не только нужно включиться в эту игру, устроенную немцами, но и сыграть в ней одну из главных ролей».

Металлическая дверь со скрипом открылась, и в камеру вошел все тот же красноармеец, который поставил перед ним металлическую миску с едой.

– Слушай, земляк, – обратился к нему Александр, – меня действительно расстреляют без суда и следствия или передадут в военный трибунал?

Боец растерянно посмотрел на Александра: он явно не знал, что ответить.

– Скажи, а до города далеко? У меня там живет сестра. А то расстреляют, и никто не узнает, где могилка моя, – закончил он словами известной тогда песни.

– До какого города? – переспросил его боец. – Если до Смоленска, то не так далеко.

«Выходит нас выбросили не под Ярославлем, как говорил мне Хейг, а под Смоленском. Значит, я прав, это – игра».

– Слушай, брат, ты передай своему майору, что я готов рассказать все, что знаю. Пусть он меня вызовет на допрос.

– Хорошо. Передам, – произнес боец и направился к двери.

Через мгновение она закрылась, и в камере повисла мертвая тишина.

***

Ждать пришлось довольно долго. Серый свет, который был за окном камеры, исчез. Тарасов вытянул руку и вдруг почувствовал, что коснулся чего-то живого. В ту же секунду он ощутил сильную боль в ладони. По всей вероятности, он в темноте задел крысу, и та укусила его. Громко выругавшись матом, Александр оторвал полу от нательной рубашки и стал перевязывать укушенную ладонь.

«А вдруг она бешеная?» – почему-то подумал он, вспомнив соседа, который скончался от бешенства после укуса лисы.

От этой мысли ему стало не по себе, и он еще сильнее стянул рану куском ткани, словно это могло спасти его от этой болезни. Его слух в темноте обострился так, что он мог безошибочно сказать, в каких камерах сидели заключенные, а в каких нет. Он дважды попытался связаться с ними, громко кричал, но ответа не было. Засов на двери противно лязгнул, и она широко открылась. Яркий луч света заставил его зажмуриться.

– Вставай! – скомандовал боец и, пропустив его, двинулся за ним.

В узком коридоре горели тусклые электрические лампочки. Откуда-то потянуло запахом жареной картошки, от которого Александру сразу захотелось есть.

«Живут же люди», – успел подумать он, прежде чем боец приказал ему остановиться и повернуться лицом к стене.

Через мгновение он оказался в знакомом кабинете. За столом сидел все тот же майор. В этот раз он был лишь в белой нательной рубашке.

– Присаживайся, Татарин. Как я и предполагал, ты продержался не так уж долго. Это – закономерно. Предав один раз, несложно предать и в десятый.

Он сделал паузу и потянулся за сигаретой.

– И так, я слушаю тебя, Татарин. Меня интересуют следующие вопросы: когда и при каких обстоятельствах ты попал в разведшколу. Фамилии преподавателей и инструкторов, которые преподавали тебе специальные дисциплины. Самое главное – псевдонимы курсантов твоей группы, их приметы. Запомни, твоя жизнь зависит от того, как ты ответишь на эти вопросы. А сейчас рассказывай.

Он повернулся к секретарю, давая ей понять, чтобы она начала фиксировать все, что будет говорить этот человек. Майор радостно потер ладони и, взяв сигарету, закурил.

– Гражданин майор, вы правы. Я не капитан НКВД и не сотрудник особого отдела 157-ой стрелковой дивизии. Я хотел бы убедиться в том, что Токарь и Цветной действительно признались, что они – немецкие агенты, а также, что я являюсь заместителем командира их группы.