Александр Харламов - Литерный особой важности [litres самиздат]

– И все же?– прищурилась Юлька.

– Не сегодня,– покачал я головой,– может быть как-нибудь в другой раз…Сегодня у нас был тяжелый день.

– Я читала твое личное дело,– неожиданно спокойно произнесла Лавоченко, отводя глаза в сторону,– прекрасные характеристики…Лидер, стрессоустойчивый харатер, спокойный, образованный…Один из лучших курсантов центра. Старший лейтенант ГРУ, командир спецгруппы, и неожиданно съездил по морде своему куратору?– она выжидательно посмотрела на меня.

– На то были причины,– настроение испортилось, продолжать разговор не хотелось. Романтическое исчезло. Даже цикады перестали стрекотать.

– Куратором был полковник Белянкин?– продолжала допрашивать меня Юлька.

– Подполковник…– поправил я ее, вспоминая, как вывел группу из окружения и на дороге встретил Валентина Рудольфовича, в новеньком камуфляже, чистенького и отутюженного, словно сошедшего с плаката «Вступай в ряды вооруженных сил». Вместо слов покаяния за откровенное предательство, просто произнесшего короткое «извини».

– И ты его…

– Юль…Давай так, я твой начальник, ты моя подчиненная. Негоже командиру отчитываться перед своими подчиненными. А ты меня сейчас буквально допрашиваешь…

– Я хочу понять…

– Не надо тут ничего понимать!– рявкнул я, поздно увидев, как в глазах моей помощницы заблестели прозрачные крупинки слезинок.

– Негоже подчиненным ночевать у своего начальника! Могут подумать невесть что…– еле сдерживаясь, проговорила мне Лавоченко с саркастической интонацией. Молча, развернулась и пошла вперед, игнорируя мои призывы остановиться. Вот остолоп! Обругал я сам себя. Никогда не умел разговаривать с девушками! А с такими молодыми и подавно. Сколько ей? Двадцать два? Три?

– Юль!– позвал я ее. Быстрым шагом догнал, схватил за руку, но тут же был взят на болевой прием, которого и не ожидал от такого хрупкого и ранимого сознания. Сухожилия на запястье обиженно затрещали. Я ойкнул и мгновенно скрючился от боли, пронзивших локоть до самого плеча.

– Извини…

– И вы меня извините, товарищ капитан,– она выпустила мою руку, ослабив захват,– пожалуй, я переночую в кабинет,– обиженно бросила она, направляясь в сторону вокзала.

– Дай, хоть провожу тебя! Ночь на дворе!– прокричал я ей вслед, но она меня уже не слышала или не хотела слышать. Ее тоненькая, как тростинка фигура уверенно двигалась по Коммунистической в здание вокзала. А мне оставалось лишь смотреть ей в спину и корить себя за излишнюю черствость.

станция Чуйка

Богдан стоял под часами на железнодорожном вокзале этого Богом забытого городка, изредка посматривая на крупный циферблат, показывающий без семи минут восемь. В век цифровых технологий, в крупных городах, когда все вокруг захватили микросхемы и платы, уже не встретишь такого раритета. Все вокруг цифровое, электронное и какое-то безжизненное. А ведь под такими часами по всей стране тысячи людей назначали свиданья, женились, разводились, встречались, любили, прощались навсегда, горевали…Вокзал помнит намного больше искренних слов, чем любое другое место. Вокзал видел намного больше чистых эмоций, чем ЗАГС. Вокзал для любого человека – это какой-то итог. Итог жизненного пути, этапа, одной, пусть и самой маленькой части его суетной и, в сущности, бесполезной жизни, где он на мгновенье может остановиться, чтобы оглянуться назад, подвести черту, определившись, что делать дальше.

– Сережа!– дверь в трехэтажное узкое, словно башня, здание открылась со звонким металлическим лязгом и выпустила под сгущающиеся сумерки красивую женщину лет сорока, со светлой стрижкой каре, округлыми, по-кукольному широко распахнутыми глазами, слегка крупноватым носиком, большой грудью, стройной талией и широкими бедрами. Одета она была в легкомысленную короткую служебную юбочку серо-мышиного цвета и светлую форменную рубашку с коротким рукавом, игриво расстегнутую слегка больше положенного, именно так, чтобы не казаться распущенной, но, чтобы мужские взгляды, то и дело, жадно пытались заглянуть за полупрозрачную ткань в поисках заветного плода, сгубившего ни одно поколение пола, называемого сильным.

Богдан вздрогнул и медленно повернулся на голос. Его задумчивое лицо мгновенно приобрело счастливое выражение. Тонкие губы тронула счастливая улыбка.

– Мариночка! Хотел сделать тебе сюрприз…– из-за спины он выудил огромный букет белых роз и большую плитку шоколада «Аленка».