Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

— Дома его нет. Сказали, что в отъезде.

— Куда уехал? — зло спросил Лисицын.

— Не сказали.

— С кем разговаривал?

— С его женой.

— Кто ещё в доме есть?

— Дети, — ответил охранник. — Много.

— Когда вернётся поп?

— Не знают они.

— Но хоть сегодня? — сжал кулаки Лисицын.

Со стороны могло показаться, что у него руки застыли на морозе, и он их таким способом пытается согреть. На самом деле его душила злоба.

— Сегодня приедет или завтра — они не в курсе, — пробормотал охранник, который видел состояние шефа и знал по опыту, что добром это не кончится.

Лисицын повёл окрест злым взглядом. Увидел дядю Стёпу. Тот пригрелся в тёплом салоне машины и уже клевал носом. Ещё немного — и заснёт.

— Закачай водки в эту каланчу! — распорядился Станислав Георгиевич. — Чтобы из ушей лилось! До невменяемого состояния чтоб! А дальше слушай… Он когда заснёт, вы его за деревню отвезите и сбросьте где-нибудь в кювет.

Шварц видел, как растолкали дядю Стёпу и как поили его водкой. Обращались с дядей Стёпой вежливо и даже почти сердечно, и пьяный всё принимал за чистую монету. Но Шварц был трезв, как стёклышко, и осознавал, как неправдоподобна доброжелательность этих быкастых пацанов. В том, что он не ошибается в своих подозрениях, Шварц убедился очень скоро. Дядя Стёпа вдруг ни с того ни с сего пьяно заартачился. То ли почувствовал, что эта водка уже лишняя ему, то ли просто каприз на него такой нашёл, но он попытался воспротивиться. Тогда ему безо всяких церемоний ткнули в рот стакан с водкой. Шварц отчетливо слышал, как звякнули о стекло зубы дяди Стёпы. И дальше уже бедолагу поили насильно, пока бутылка не опустела. После этого пьяного оставили в покое. Вскоре он заснул. Охранники Лисицына нет-нет, да и бросали на дядю Стёпу оценивающие взгляды. Шварц это видел и чутьё ему подсказывало, что всё здесь делается не без злого умысла, и вопрос только в том, пострадает один дядя Стёпа, или Шварцу тоже головы сегодня не сносить.

Потом куда-то поехали, а Лисицын остался. Шварц испугался по-настоящему.

— Далеко мы, братва? — спросил он.

Голос у него срывался. Ему не удосужились ответить. Шварц ужаснулся. Дядя Стёпа был мертвецки пьян, а Шварц в наручниках. Оба беспомощны.

Отъехали не слишком далеко. Скрылось из виду село. Пустынная дорога. Ни людей, ни машин, ни жилья. Охранники вышли из машины. Шварц заметался. Но начали не с него, а с дяди Стёпы. Выволокли из тёплого салона на мороз бесчувственное тело, взяли за руки-ноги, раскачали, как бревно, и швырнули под откос. С дороги и не видно, куда упал. Вернулись к машине. Шварц трясся от страха. Кричать не было сил. Но эти двое к нему даже не подступились, сели в машину, развернулись на узкой дороге, поехали обратно в село.

Они убили дядю Стёпу, понял Шварц. Он вдрызг пьяный и не проснётся. На таком морозе замёрзнет к едрёной фене насмерть. А он, Шварц, всё это видел. На его глазах происходило. Не поосторожничали. Не побоялись. Это ему, Шварцу, приговор. Он не жилец. В живых они его не оставят.

В разговоре дядя Стёпа упоминал, что Китайгородцев и Потёмкин от него уехали в Калугу.

Лисицын, осознав, что священника они могут прождать до поздней ночи, решил срочно ехать в Калугу.

Про дядю Стёпу он даже не спросил. Кажется, он про него забыл. Его мысли сейчас были заняты другим. Китайгородцев постоянно его опережал. И никак не получалось этого Китайгородцева достать. Он кружился рядом, как назойливая муха, его присутствие Лисицын ощущал физически, а прихлопнуть эту муху никак не удавалось.

В Калугу Китайгородцев поехал не просто так. Это не транзитная точка для него, не проездом он. Целенаправленно поехал. Знает, где искать. А это значит, что и Лисицын тоже знает — где.

Станислав Георгиевич, не выходя из машины, сделал знак своим охранникам, которые сидели в «Жигулях». Те подъехали, две машины встали бок о бок.

— Поедете за мной, — сказал в открытое окно Лисицын. — До Калуги. Там покажу.

Шварц, который жадно ловил каждое долетающее до него слово, не сразу смог поверить в то, что не всё так плохо. Его не будут убивать. О нём и речи нет. Пока, по крайней мере.

Информацию о сыне Нины Петровны Китайгородцев выманил хитростью. К этому времени он знал о юноше совсем немного: во-первых, что сын у Нины Петровны есть, во-вторых, что зовут его Алексей. Этого Китайгородцеву хватило. Он вошёл в школу, когда первый урок уже начался. Коридоры опустели. Женщина в синем халате веником сгоняла в кучу мокрую грязную кашицу — занесённый на подошвах снег.