Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

Он действительно хотел спать. Веки налились свинцом, их не поднять, и вообще пошевелиться невозможно, как казалось.

— Десять… Одиннадцать…

Уже и стук колес неразличим. Только голос гипнотизера.

— Двенадцать… Тринадцать…

Дыхание у Китайгородцева сделалось ровным и глубоким.

Потёмкин продолжал считать, загоняя в транс Китайгородцева всё глубже и глубже. Проверил, насколько глубоко погружение: поднял руку Китайгородцева, отпустил её, рука зависла в воздухе, словно это был несгибающийся протез.

— Я хочу, чтобы вы мысленно вернулись в тот дом в лесу, — сказал Потёмкин. — Где жил Михаил. Вы помните Михаила?

— Да, — коротко ответил Китайгородцев, не открывая глаз.

— У вас с Михаилом был разговор. Он вас расспрашивал о том, заподозрили ли вы, что вам подмешивают в пищу снотворное. Ещё он спрашивал, видели ли вы в доме кого-то ещё, кроме него самого и Натальи Андреевны. Вы это помните?

— Да.

— Теперь вспоминайте, о чём ещё он с вами говорил. Что ещё было в том ночном разговоре?

Потёмкин выждал какое-то время, но Китайгородцев молчал.

— Вспоминайте! — требовательно произнес Потёмкин. — Был разговор! О чём?

Молчание в ответ.

— Он о чём-то вас расспрашивал! — предположил Потёмкин. — Да?

— Нет.

— Вы хорошо это помните?

— Да.

— Он сам вам что-то говорил! — тут же перестроился Потёмкин. — Не спрашивал, а говорил! Вспоминайте — что!

Китайгородцев молчал, словно ничего в ту ночь и не было. Потёмкин пытался сообразить, в чём тут дело.

— У вас был разговор! Вы это помните! — продирался он к истине сквозь мрак чужого сознания. — Был разговор?

— Да.

— И Михаил вам говорил… Что он говорил? — добивался правды Потёмкин.

Молчание в ответ.

— Он запретил вам вспоминать! — выдвинул версию Потёмкин. — Он запретил вам помнить об этом! Правильно?

— Правильно.

Вот! Был запрет!

— Сейчас вы скажете мне, что говорил вам Михаил! — повелительным тоном произнес Потёмкин. — Я имею право это знать! Говорите!

Китайгородцев молчал.

— Вы это помните! Вы это знаете! И вы мне скажете сейчас! — добивался требуемого Потёмкин.

Безрезультатно.

Запрет! Был запрет!

— Вы видите здесь Михаила! — вдруг сказал Потёмкин. — Он здесь! Он стоит рядом со мной! Он смотрит на вас! Поприветствуйте его! Качните рукой, чтобы он понял, что вы его видите!

В темноте купе, едва различимый, Китайгородцев качнул своей похожей на протез рукой.

— Михаил тоже видит вас! — внушал Потёмкин. — Сейчас он вам кивнёт… Вы увидите, как он вам кивнёт! Это будет означать, что он разрешает вам сказать всё, что вы знаете! Всё, что знаете! Он снимет свой запрет! Сейчас он вам кивнёт!

Выдержал паузу.

— Вы видите — он вам кивнул! Качните рукой, чтобы мы знали, что вы это видели! Что видели, как он кивнул!

Китайгородцев послушно качнул рукой.

— Итак, мы с Михаилом вас слушаем! — сказал Потёмкин. — Вы помните, о чём говорил вам Михаил?

— Да.

— Можете говорить! О чём?

— Он говорил про Лисицына.

— Какого Лисицына? Генерала? — заторопился Потёмкин.

— Нет.

— Какой Лисицын? Как его зовут?

— Станислав Георгиевич.

— Он — кто?

— Сын генерала.

— Вы его видели? Вы с ним знакомы лично?

— Да.

— В том доме видели?

— Да.

— Он там живёт?

— Нет.

— Он приезжал на время? — предположил Потёмкин.

— Да.

— Что говорил вам Михаил?

— Шестнадцатого ноября…

— Он говорил вам это шестнадцатого ноября? — переспросил Потёмкин.

— Нет.

А какое сегодня число? Надо сообразить. В этом городе выступление Потёмкина было десятого… Сегодня десятое. Тогда про шестнадцатое — это было начало фразы!

— Что — шестнадцатого ноября? — спросил Потёмкин.

— Я приду к Лисицыну…

— Куда?

— К Лисицыну…

Ладно, неважно.

— Дальше! — потребовал Потёмкин. — Что сказал вам Михаил? Зачем вы придёте к Лисицыну?

— Чтобы убить.

Потёмкин обмер.

Поезд мчался сквозь ночь и пургу.

Стучали колеса.

Потёмкин не мог поверить в то, что он не ослышался.

— Михаил велел вам убить Станислава Лисицына? — переспросил он.

— Да.

Утро было настолько раннее, что не только небо казалось серым, но и свежевыпавший снег.

Китайгородцев с удивлением обнаружил, что он спал, будучи одетым. Напротив него сидел Потёмкин с чёрным, будто прикрытым траурной вуалью, лицом.

— Доброе утро! — пробормотал Китайгородцев.

За окном вагона мелькали чёрные деревья.