Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Забыть убийство

— Хорошо, — кивнул Китайгородцев.

— Оружие? — вопросительно глянул Хамза.

Китайгородцев выразительно приложил ладонь к своей одежде, под которой была спрятана его плечевая кобура.

Хамза требовательно протянул руку. Китайгородцев, ещё ничего не понимая, извлёк из кобуры пистолет и отдал его шефу. Хамза спрятал пистолет в ящик своего стола, после чего сказал:

— Можешь идти.

Только теперь Китайгородцев осознал, что его разоружили.

Лапутин отвез Китайгородцева в близлежащий ресторан, который был открыт круглосуточно. Посетителей не было — неурочный час. Единственный официант ползал по залу осенней сонной мухой.

— Хамза мне позвонил в четыре утра, — рассказывал Лапутин. — Сильно на взводе. Я сразу понял, что что-то серьёзное. Он велел взять ещё двух человек и ехать за тобой. Для всех, кого мы увидим в том доме, версия такая: он умер.

— Кто? — дрогнул Китайгородцев.

— Хамза.

— А для чего такие жестокие шутки, как думаешь?

— Ну, вроде как мы тебя на похороны забираем. Чтобы всё выглядело правдоподобно и чтобы нам никто не чинил препятствий. Хамза распорядился эвакуировать тебя любой ценой.

— Он решил, что мне угрожает какая-то опасность?

— Конечно! А разве нет?

Китайгородцев неуверенно пожал плечами.

— Честно говоря, я не понимаю, что происходит, — признался он.

Завтракали неспешно. Лапутин что-то рассказывал, это был обычный легковесный трёп. Китайгородцев слушал невнимательно.

Их трапеза уже подходила к концу, когда Лапутину позвонили.

— Да, — сказал он в трубку. — Нормально. Понял. Сейчас приедем.

Отодвинул чашку с недопитым кофе и поднял глаза на Китайгородцева:

— Едем. Хамза нас ждёт.

А ведь Лапутина к нему приставили, вдруг понял Китайгородцев. На всякий случай.

Хамза был хмур.

Он пытался выглядеть доброжелательным, но получалось плохо.

— Садись! — предложил он Китайгородцеву и нервным жестом указал на стул.

Смотрел внимательно и с напряжением, как смотрит врач на пациента перед неприятным разговором.

— Я хотел тебя спросить, — произнес Хамза. — Про вчерашний день. Как он прошёл?

— Нормально, — осторожно пожал плечами Китайгородцев.

— Расскажи мне, что было. Начиная с самого утра.

— Проснулся, позавтракал. Потом поговорил с Михаилом.

— О чём?

— О погоде.

— Что именно?

— Что дождь прошёл. Что уже осень. Скоро будет снег.

— Ещё о чём?

— Больше ни о чём. У меня отношения и с ним, и с Натальей Андреевной совсем никакие, если честно.

— Хорошо. Где ты увидел его?

— Михаила?

— Да.

— На крыльце. Он воду разгонял. Ночью дождь прошёл, там была такая большая лужа.

— Понятно. Дальше — что?

— Я прогулялся вокруг дома.

— Что видел интересного?

— Ничего. Да и недолго я гулял. Сыро. Неприятно. Потом готовил записку — с предложениями, что там надо сделать по безопасности. Пообедал. Потом спал.

— Дальше! — ровным голосом потребовал Хамза.

— Когда проснулся, снова занимался запиской. В общем, обычный день.

— А дальше?

— Ничего, — пожал плечами Китайгородцев.

— Вечер, — подсказал Хамза. — Потом ночь. Что было?

Китайгородцев задумался, вспоминая, что ещё интересного можно рассказать. Хамза терпеливо ждал.

— Ничего, — повторил Китайгородцев. — Вечером я поужинал и лёг спать.

— И никого ты там не видел ночью?

— Нет.

— И мне не звонил?

— Нет.

Хамза протянул Китайгородцеву лист бумаги.

— Взгляни. Это распечатка моих звонков. В том числе — входящих. Я попросил и мне передали из сотовой компании. В первом часу ночи, в ноль часов четырнадцать минут с твоего телефона был сделан звонок на мой телефон. Я разговаривал с тобой сегодня ночью, Анатолий. Ты это помнишь?

— Нет, — сказал Китайгородцев, и его сердце сжалось.

— Ты это серьёзно?

— Вполне, — произнес Китайгородцев дрогнувшим голосом.

— Помнишь ту историю с Лисицыным?

— Какую?

— Стас Георгиевич пригласил тебя отобедать вместе с семьёй. И за обедом заговорил о том…

— Да, я помню.

А о чём заговорил Лисицын? О том, что накануне ночью Китайгородцев видел какого-то старика, и что Китайгородцев сам об этом рассказал. И теперь Хамза туда же. Сговорились они, что ли?

— Я в тот раз решил, что Лисицын блажит, — признался Хамза. — Но сегодня я сам оказался в такой же точно ситуации.

Развёл руками.

Я не могу больше доверять тебе, дружок — так его следовало понимать.