Александр Тамоников - Свой с чужим лицом

В избе на западной окраине было тихо как на заброшенном погосте. На столе валялась газета «Красная Звезда» четырехдневной давности, стояли пустые алюминиевые кружки. Доблестные разведчики спали беспробудным сном. Временами вздрагивала земля, где-то выли мины и падали снаряды, но это никому не мешало. Выражение «пушка не разбудит» обрело буквальное значение. Бойцы спали на койках, на лавках, составленных вплотную, на полу, подложив под себя все, что нашлось в избе.

Краев забрался на русскую печь. С верхотуры торчали ноги в валенках.

Глеб побродил по храпящему царству, вышел на крыльцо, закурил. К нему подошел часовой, красноармеец Каратаев, которому выпало дежурить первому.

– Погуляли, товарищ лейтенант? Все хорошо? – Темные глаза смотрели с хитринкой из-под спутанных бровей.

– Все хорошо после войны будет, Каратаев. А пока терпимо. Есть новости?

– Посыльный прибегал от комполка, – не без удовольствия проговорил боец. – Думали, в бой зовут, а все наоборот. Можем отдыхать до утра. В восемь ноль-ноль должны стоять как влитые перед ясными очами командира полка. Что-то не ладится с наступлением, буксуют наши, но, может, ночью еще чуток продвинутся. Так что все спокойно, товарищ лейтенант, можно спать.

До ночи оставалось несколько часов. Уже стемнело, люди начали просыпаться. Зевающий Иванчин сменил часового. Асташкин потащился на колодец за водой. Печь топилась, и дрова в поленнице еще не иссякли. Люди курили, жевали паек, пили жидкий чай, когда вскипела вода. Потом они опять разбрелись по спальным местам. Когда еще удастся так отдохнуть?

– Ложитесь на кровать, товарищ лейтенант, – сказал хитроватый шатен Бердыш. – Я уже три часа на ней сплю, все кости отдавил. Пружины жесткие, сетка как каменная. А мне на пост скоро.

– Это ты мне сейчас одолжение делаешь? – под смех товарищей спросил Шубин. – Спасибо, Бердыш. На тебе, боже, что нам негоже. Ты сам не с Дерибасовской, случайно?

– С Николаева, – ответил боец. – Это там же, рядом. Так не в обиду же, товарищ лейтенант. Вдруг вам понравится? А Толик Иванчин с поста вернется, так он не барин, может и пешком постоять.

Кровать действительно оказалась не лучшим подарком. Ее хозяева, местные пенсионеры, наверняка знали толк в ортопедии.

Глеб спал какое-то время, потом очнулся. Ныла спина, затекли конечности. Комом в горле встала тоска.

Лейтенант сполз с кровати, пристроился у печи, подбросил в нее дров, потом в лунном свете, струящемся из окна, взглянул на циферблат наручных часов. Всего-то половина первого.

Изба ходила ходуном от богатырского храпа. Подрагивали копеечные тарелочки в древнем серванте.

Душа Глеба маялась, он курил у скрипучей форточки. Что-то тянуло его, мотало нервы. Грустное лицо Насти стояло перед глазами.

Глеб оделся, взял автомат, вышел на крыльцо, снова закурил, набирался храбрости.

Неподалеку мялся Косаренко.

– В путь-дорогу, товарищ лейтенант? На перекур могли бы и без автомата выйти.

Какие же мы наблюдательные!

Шубин прислушался. Где-то недалеко надоедливо тявкала собака. Работали автомобильные моторы в окрестностях госпиталя. На западе рвались снаряды, но интенсивность обстрела была крайне низкой, наступление явно выдыхалось.

– Отлучусь, – заявил Шубин. – Случится что-то важное, я в крайней избе на восточной околице. Белые наличники, три березы в палисаднике. Но это на крайний случай.

Он фактически бежал, ноги не могли идти спокойно, отмахивался от бдительных часовых, называл себя. Голова вспотела под шапкой, сердце выскакивало из груди.

Глеб подошел к избе и тут же отпрянул от окна, задернутого занавеской. Из-за него доносился залихватский храп. Он не сразу сообразил, что это баба Дуня. Ей бы Соловьем-разбойником работать на развилках проселочных дорог.

Перед другим окном высился гигантский сугроб, надежно охранял женскую честь. Но Шубин не привык отступать. Он лез через снежную массу, разбрасывал ее руками, насилу пробился к окну, перевел дыхание, постучал.

Занавеска откинулась практически сразу. Видимо, девушка услышала подозрительную возню за окном. Ее глаза блестели. Она схватила его за ворот, перевалила в комнату. Оба упали под окном, возились, сдавленно смеялись. Самое опасное – если проснется бабка. Настя первой поднялась, закрыла окно и приложила палец к губам.

– Шубин, ты с ума сошел! – Она задыхалась от волнения, прижималась к нему, и он ее не отталкивал.

Женщина дрожала в его руках, дышала с надрывом. Это было форменное безумие.