Иван Стрельцов - Диверсионная команда

В дальнем углу едва тлела коптилка, сделанная из неразорвавшегося снаряда. Желтый огонек слабо освещал низкие потолки бетонного каземата, в центре которого стояло несколько столов и самодельных скамеек. Вдоль стен тянулись в два яруса деревянные стеллажи-нары.

Спецназовцы, приведя себя в порядок, кто ложился спать, кто сперва все же собирался поужинать.

Плохо вентилируемое помещение сразу же наполнилось запахом солдатских портянок. Волин бросил свой баул под нары, под стенку положил автомат. Сев на край стеллажа, снял ботинки, размял затекшие от долгого сидения пальцы ног и, постелив под голову сложенную куртку, завалился спать.

... Пробуждение было тяжелым, всю ночь Игоря мучили непонятные сны. Появился Чечетов и строго объявил:

— Сейчас получите завтрак. Есть будете то, что дадут, и не дай бог, кто залезет в НЗ, сам лично сверну шею. После завтрака занимаемся подгонкой амуниции. У меня все.

На завтрак диверсанты получили по полному котелку какого-то бледного варева. Это оказалась похлебка, заправленная бараньими шкварками. От котелков шел тяжелый запах жареного бараньего жира.

— Это надо есть? — демонстративно кривясь, громко спросил Ковалев.

— Жри, салага, — рявкнул Лебедев, — ты должен вонять, как воняют «хачики», иначе тебя вычислят, как только ты окажешься на той стороне.

Волин начал есть похлебку, несмотря на непривычный запах, пища была сносная. Через несколько минут котелок опустел. Игорь облизал ложку, сунул ее за голенище ботинка, как он обычно делал на учениях.

Потом по котелкам разлили светло-коричневый напиток под названием зеленый чай. Напиток был горячий и немного горький.

После завтрака все принялись подгонять амуницию. Разложив содержимое своих баулов, спецназовцы занимались снаряжением, оружием и одеждой. Кто-то латал дыры, кто-то подтягивал ремни на ранце или паковал подсумки.

Как всегда, возле Волина восседал на нарах Ковалев. Затягивая замки застежек на разгрузочном жилете, он зычно напевал некогда популярный шлягер:

Группа крови на рукаве,

Твой порядковый номер на рукаве,

Пожелай мне удачи в бою,

Пожелай мне удачи...

Капитан уже хотел остепенить распевшегося экс-штурмана, но тут его слух уловил, что поет не один Ковалев. В стороне сипел вполголоса мичман:

«Нэсэ Галя воду...»

В другом углу что-то свое заунывно тянул Зульфибаев, а Кадыров, наоборот, пел на русском:

«Уч Кудук —три колодца...»

«Спортсмен» Иванников, здоровенный детина-много-борец, один из лучших стрелков (единственный человек из группы, у которого «АКМ» был оснащен глушителем и оптическим прицелом), с лицом, будто по нему танки прошлись, был человеком грубым, несдержанным, на любое замечание даже руководства отвечал однозначно: «А мне насрать».

Про него мичман Лебедев говорил со вздохом: «Что делать, этот парень получил воспитание на одесском «Привозе». И сейчас этот угрюмый грубиян пел чистым приятным баритоном:

Земля в иллюминаторе...

Земля в иллюминаторе...

Земля в иллюминаторе видна.

Как сын грустит о матери,

Грустим мы о Земле, она одна.

«Как можно понять их — спецназовцев, танкистов, пограничников, — думал Волин. — Они здесь в окружении, и непонятно, где фронт, где тыл. И неизвестно, где опасней, откуда ждать удара в спину или грудь. Они как воины Евпатия Коловрата, дерутся в этом сумасшедшем окружении и без приказа не отступят. Почему? А кто знает? Это и есть загадочная русская душа».

Волин вдруг услышал и собственный голос, он пел одну из песен Виктора Цоя, но только не тот бодрый марш космодесантников, а скорбный блюз из последнего его альбома. Когда-то давно, слушая его, Игорь подумал, что это было написано о нем:

А потом пришла она, говорит: «Пошли».

А тело оставь земле,

А телу недостало любви.

А телу недостало тепла.

Поймав себя на мажорной мысли, Игорь едва не сплюнул с досадой: «Ну мать твою, я завываю, как платная плакальщица на собственных похоронах. Надо что-то спеть веселое, хотя бы из репертуара «Машины времени», хотя бы про охотников за удачей». Но вспомнить слова он так и не успел, сквозь открытую дверь бункера донеслись звуки медленной песни на английском языке.

Спецназовцы как по команде разом замолчали, стали слушать.

— Какая душевная песня, хоть и не по-нашему. А все равно пробирает до костей, — пробубнил младший Наза-ренков. К нему тут же повернулся Ковалев.

— Песня душевная, — перекривил его Гога, второй номер, — это же «Солджер оф Форчун» в исполнении «Дипперпл», классика золотого медленного рока. А ты, песня душевная, лапоть, одним словом.