Иван Стрельцов - Спецназ не сдаётся

— Пей!

Анатолий хорошо знал местные обычаи — раз угощают, значит, надо пить. Опрокинув содержимое стакана в рот, он одним глотком проглотил разящую сивухой «самопальную» водку. В желудке вспыхнуло адское пламя, а лицо передернула страшная судорога. Видя эту гримасу, чеченцы дружно рассмеялись. Старший, указывая на разложенную снедь, добродушно сказал:

— Закусывай, русский.

Сафин потянулся к разломанной на части курице и тут же рухнул лицом вниз на плащ-палатку.

Сон был ужасным, Анатолию казалось, что его опутывают щупальца гигантского спрута, их объятия душили, потом он кубарем катился по склону горы... То взмывал ввысь и несся на гигантской карусели, и все вокруг стремительно проносилось мимо него, то опять летел в бездну.

Проснулся Сафин, ничего не помня, от жуткой головной боли, рот пересох так, что нельзя было пошевелить языком. По привычке Толик опустил руку с кровати, где он обычно всегда ставил бутылку с минеральной водой или пивом. Но, кроме пары ботинок, там ничего не оказалось, и вместо ковра оказался шершавый бетон. Только сейчас до журналиста стало доходить, что он не в Москве и не у себя дома.

Открыв глаза, он несколько минут смотрел в потолок.

Потом тяжело вздохнул и оторвал голову от постели. Проделал он эту операцию крайне осторожно, справедливо полагая, что голова в данный момент — это драгоценный сосуд из тончайшего стекла.

Мутным взглядом Сафин обвел помещение — оно ему было абсолютно незнакомо. Впрочем, в эту минуту журналисту было совершенно на все наплевать — в полуметре от кровати, на столике стояла полулитровая бутылка из темно-коричневого стекла с красочной этикеткой «Боржоми». С проворством рассвирепевшей кобры Толик метнулся к столу, схватил бутылку и, срывая в кровь кожу на пальцах, оторвал пробку. Искрящийся шипучий напиток с клокочущим звуком перелился из бутылки в глотку, а оттуда в желудок журналиста, обильно орошая газированной минералкой пересохшие внутренности.

Поставив на стол опустевшую бутылку, Толик смачно и громко отрыгнул, снова завалившись на постель, забыв про свою бесценную и хрупкую голову.

Сейчас в его кладезе воспоминаний и размышлений не было ни одной мысли на тему, где он и что с ним.

«В конце концов какой-то результат да будет», — решил журналист. Он попытался заснуть, надеясь, что сон притупит адскую головную боль, но из-за этой боли сон не шел.

Около часа Анатолию пришлось промучиться, прежде чем дверь отворилась и в бокс вошел Тимур Гафуров. Его лицо заросло густой щетиной, но светилось, как всегда, лучезарной улыбкой.

— С приездом, дорогой, — поприветствовал гостя чеченец.

— Тимка, это же свинство с твоей стороны, поить гостя «паленой» водкой, как какого-то бомжа, — вместо ответного приветствия начал ругаться Анатолий.

— Это не водка, — пояснил Тимур, перестав улыбаться. — Это клофелин.

— Но зачем же...

— Потому что ты находишься не в лагере какого-то полевого командира, а в правительственном бункере. Так сказать, святая святых нашего движения. Соответственные и меры предосторожности.

— Зачем же надо было меня сюда тащить? Могли поговорить в каком-нибудь нейтральном месте.

— В Москве, например, — вставил Тимур.

— А хотя бы в Москве, — согласился Сафин.

— Нет, дорогой, слишком много поставлено на карту. Поэтому мы будем говорить о делах здесь.

«То есть, если я не соглашусь с их предложением, есть шанс, что я отсюда не выйду, чтобы сохранить тайну предстоящей операции», — подумал Анатолий. А вслух сказал:

— Ну и что за мероприятие намечается?

— О делах потом, — ответил Тамерлан, — сперва выпьем, закусим. Как положено встречать гостя...

— Надеюсь, на этот раз без клофелина?

— Без клофелина, — хохотнул хозяин бокса, доставая из шкафа консервы, копченые шпроты, голландскую ветчину, колбасу, банки с соленьями. Чувствовалось, что Тимур к встрече подготовился основательно. Разложив на столе продукты, он протянул Анатолию широкий охотничий нож из нержавеющей стали и сказал:

— Давай, похозяйничай тут, а я сейчас вернусь

Он вышел из бокса, а Сафин, взявшись за нож, хорошо натренированным движением еще со студенческой поры быстро вскрыл консервы, потом стал нарезать колбасу. Когда-то это был дефицит, и если мать где-то доставала, то берегла палку колбасы до большого праздника, чтобы потом нарезать ее тонкими ломтиками. Именно с тех пор Анатолий любил хорошо подсушенную, в меру соленую с нежными, тающими во рту кусочками сала, колбасу.