Дэвид Моннери - Боснийский ад

Он так же печально улыбнулся в ответ.

Исабель встала и пересела к нему на софу. Дохерти обнял ее за плечи и притянул к себе.

— Если бы не niftos, я бы поехала с тобой, — сказала она. — Тебе наверняка понадобится кто-нибудь, кто бы прикрывал тебя со спины.

— Кого-нибудь я найду, — ответил он, целуя ее в лоб. С минуту или чуть больше они сидели в тишине.

— Насколько это может быть опасно? — наконец спросила Исабель.

Дохерти пожал плечами.

— Вряд ли можно понять, пока там не окажешься. Там находятся войска ООН, но я не знаю, располагаются ли они в тех же местах, что и Рив. Есть надежда на зиму — мало найдется психопатов, желающих разгуливать по снегу высотой шесть футов. Но военная зона есть военная зона. Это не пикник.

— Кому вообще взбредет в голову выбираться из дому в такую погоду? — сказала она.

— Видимо, мне, — ответил он тихо.

Нена Рив надавила ложечкой на пакетик с заваркой, пытаясь выдавить из него все и в то же время не порвать. Интересно, что пьют в Завике? Вероятно, талый снег.

Она уже приготовила вещевой мешок к походу, положив его на узкую койку. Эта комнатка, одна из многих пустующих в старом корпусе для медсестер, была размером шесть на восемь футов, с единственным маленьким окошком. Апартаменты далеко не шикарные, но, поскольку Нена возвращалась обычно из госпиталя с единственной мыслью поспать, удобства ее мало заботили.

За окошком открывался вид на крыши внизу и горные склоны на той стороне долины Мильд-жяка. На площади справа раньше стояла мечеть, окруженная зарослями акации, и ее хрупкий минарет с надеждой тянулся к небесам, но горожане порубили деревья на дрова, а сербский снаряд срезал верхнюю половину изящной башенки.

Послышался стук в дверь, и Нена впустила подругу, Хаджриджу Меджру.

— Готова? — спросила Хаджриджа, плюхаясь на койку. На ней были толстое поношенное пальто поверх армейских камуфляжных брюк, армейские башмаки и зеленый шерстяной шарф. Длинные черные волосы, собранные в пучок под черной вязаной шапочкой, со всех сторон выбивались прядками. Лицо Хаджриджы, которое Нена всегда находила красивым, теперь осунулось, как и у нее самой, глаза ввалились, скулы торчали.

Что ж, Хаджридже еще не перевалило за тридцать. И ничего еще особенного не произошло с ними, что нельзя было бы восстановить с помощью хорошего отдыха и полноценного питания. И чудо не в том, как они выглядят, а в том, каким образом городу с населением в 300 тысяч человек еще удается держаться.

Нена натянула пальто, надеясь, что два свитера и джинсы не подведут, и взялась за вещевой мешок.

— Готова, — неохотно сказала она.

Хаджриджа собралась с духом, глубоко вздохнула и поднялась.

— Я думаю, нет смысла уговаривать тебя не ходить?

— Нет, — сказала Нена, открывая дверь перед подругой.

— Расскажи еще раз, что этот англичанин сказал тебе, — сказала Хаджриджа, когда они миновали первый лестничный пролет. Лифт уже несколько месяцев не работал. — Он пришел в госпиталь, да?

— Да. И был немногословен...

— Он назвал свое имя?

— Да. Торнтон, как мне показалось. Он сказал, что явился из британского консульства...

— А я и не знала, что тут есть британское консульство.

— А его и нет, я проверяла.

— Так откуда же он взялся?

— Кто знает? Больше он ничего не сказал, только расспрашивал о Джоне и о том, знаю ли я, что происходит в Завике. Я ответила: «Ничего не знаю. А что происходит в Завике?» Он сказал, что и он бы хотел знать. В общем, разговор был наподобие того, что в одном из венгерских фильмов. Там два крестьянина обмениваются загадочными замечаниями посреди бескрайнего поля...

— Только вы-то не были посреди поля.

— Нет, я при этом еще пыталась разобраться с дюжиной пулевых и шрапнельных ранений.

Они спустились к дверям и осторожно их открыли. До рассвета оставалось еще с полчаса, и сербские снайперы, затаившиеся в высотных зданиях за рекой, наверное, еще глубоко спали, но испытывать судьбу не хотелось. Эти пятьдесят ярдов открытого пространства между общежитием медсестер и средневековой стеной были самым опасным отрезком их путешествия. За последние шесть месяцев при попытке пересечь это пространство были подстрелены двенадцать человек, трое — насмерть.

— Готова? — спросила Хаджриджа.

— Вроде бы.

Женщины вылетели из дверей и что есть духу, петляя, помчались по открытому месту. Нагруженная вещмешком, Нена вскоре отстала. Она почувствовала, как желудок ее сжался, как напряглось тело в ожидании пули. Осталось тридцать метров, двадцать, десять...