Дэвид Моннери - Боснийский ад

— Ты сделал хороший домик.

— Спасибо, — сказал он и улыбнулся сам себе.

Следующие четыре с половиной часа он провел, сражаясь с дремотой. Внизу, в городе, не происходило ничего такого, что могло бы детально дополнить его карту. Движение военных автомобилей было не очень оживленным, заключаясь в основном в перевозках солдат, покидающих или выезжающих на позиции сербов в горах над Сараевом. Исключением явилось лишь появление откуда-то из долины грузовика солдат в форме и двух легковушек с партизанами в широкополых шляпах. «Четники», — догадался Клинок, хотя и не разглядел сразу, есть ли у них длинные бороды. Как и все остальные, они исчезли в мотеле «Соня», который выполнял роль и местных казарм.

Что же касается спорткомплекса «Партизан», то вокруг него вообще не отмечалось движения, так что Клинок уже начал сомневаться, отсюда ли отпустили тех женщин, которые рассказали им о происходящем здесь. Охраны тоже не было видно, правда, она могла располагаться и с противоположной стороны здания. Мысль о том, что операция может закончиться ничем, неприятным ощущением отдалась в желудке.

В половине первого он потряс Хаджриджу за лодыжку, получив в ответ фразу, подозрительно смахивающую на сербскохорватское ругательство. Но через несколько минут она уже оказалась рядом, с затуманенным взором, но непередаваемо красивая.

Он сосредоточился на задании, пересказал ей, что видел, и поделился тревогой относительно спортзала. Услыхав, она расстроилась, но вскоре разочарование сменилось злостью, и, похоже, еще одно ругательство сорвалось с ее губ, пока она приглаживала волосы.

— Ты как-нибудь расшифруй мне, что значит эта фраза, — сказал Клинок.

Она покачала головой, поправляя спутанные волосы, и слабо улыбнулась.

— Ну разве что как-нибудь, — сказала она. — А теперь иди спать.

— С радостью, — сказал Клинок. Он отполз в окоп, забрался в спальный мешок и в следующий же момент ощутил, что его трясут за лодыжку, а ее голос шепотом сообщает, что уже пять часов. Он полежал несколько секунд, удивляясь, куда же это подевался свет дня и почему усталость собачья никуда не делась.

Увидев улыбку Хаджриджи, он на мгновение почувствовал себя лучше, пока не оглядел окружающий мир. Впервые со дня прибытия в Сараево небо очистилось, и последние лучи оранжевого солнца освещали вершины на западе.

— Черт, — коротко высказался он.

— А я думаю, что это к лучшему, — сказала она.

— Зачем нам этот свет, у нас и так есть очки ночного видения, — сказал Клинок.

— Но у женщин нет. И, я думаю, будет легче забрать их отсюда, если видимость будет получше.

В ее высказывании был свой смысл.

— Может быть, ты и права, — согласился Клинок, — но мы так и не знаем, там ли они еще.

— Некоторые там, — сказала она. — Посмотри.

Он навел бинокль на спортзал. В сгущающихся сумерках горела пара уличных фонарей, и рядом с одним из них стоял... автобус.

— В автобусе приехали десять женщин, — сказала Хаджриджа. — Примерно час назад. С ними вышли двое мужчин и отвели их в зал.

— Неплохие новости, — сказал Клинок, чувствуя в то же время иронию этих слов.

— Да, — ответила она в том же тоне.

— О’кей, — сказал он. — Что тут можно придумать? Как лучше пробраться туда и как выбраться?

— Туда можно по реке, — сказала она. — А вот оттуда — мы не знаем, сколько там человек...

— В общем, нам нужен автобус, — завершил Клинок размышления. — И я согласен, что туда лучше по реке. Сколько, по-твоему, мы можем еще оставаться здесь?

— Минут тридцать? И совсем стемнеет.

— Да, и заодно посмотрим, как там освещается город, — сказал Клинок.

Следующие несколько минут они наблюдали в тишине.

— Ты женат? — спросила она.

— Нет, — сказал он. — Аты?

— Нет.

И тоща он задал вопрос, который давно хотел задать:

— А тот американский журналист Бэйли — он... больше, чем друг был?

— Ты хочешь знать, спала ли я с ним? — удивленно спросила она.

— Нет. Я имел в виду, не была ли ты влюблена в него?

— О нет. Но он мне нравился. Он... был, — поправилась она, — хороший человек. Ты знаешь, он ведь был такой целомудренный.

«Так спала она с ним или нет?» — задумался Клинок. Тогда он решил сменить тему разговора.

— Как же ты попала сюда? — спросил он. — Я имею в виду в армию?

— О, история совсем простая, — сказала она. — Я училась на журналистку. Но ведь важнее сражаться за то, во что веришь, чем писать об этом.

— Пожалуй.

— А вот мой приятель так не думает, — сказала она. — Он говорит, что участие женщин в этом — чистое безумие. А я ему говорю: «Да пошел ты!..»