Дэвид Моннери - Боснийский ад

«Похоже, она осталась довольна, что выбор пал на меня», — думал Клинок, пока они спускались среди деревьев вниз, к точке, которая, судя по карте, была наиболее многообещающей. Пробираясь вниз, он не мог припомнить, приходилось ли ему бывать в более темной местности: густые тучи, луны нет, и снег ничего не отражает. Очки ночного видения позволяли избежать столкновений с деревьями, но не более того, и ему приходилось уповать лишь на собственное штурманское искусство. Даже после того, как они, по его подсчетам, вышли в нужную точку, проверить это предположение было сложно. Впереди — только темнота и деревья. Возможно, в этой темной пустоте внизу находилась Вогоска, а может быть, и просто какой-нибудь луг. Ясность мог внести только рассвет.

Клинок предложил провести время за вырезанием снежных блоков. Хаджриджа согласилась и по его примеру лопаткой стала вырезать снежные кирпичи со стороною в пол-ярда и толщиной около четырех дюймов — строительный материал для наблюдательного пункта. Когда нарезали их с дюжину, Клинок сказал, что хватит.

Небо на востоке начало светлеть. Они оба, сидя на корточках в укрытии, наблюдали, как темнота впереди рассеивается и открывающаяся картина проступает все резче. Перед ними появлялся город, а выбранная ими позиция оказалась идеальной. Клинок переместился ярдов на десять влево, откуда среди деревьев открывался вид не только на город, но и на обе подъездные дороги, и принялся яростно углублять их окоп.

Хаджриджа подтащила снежные блоки и тоже принялась копать. Через десять минут, основательно вспотев, они получили окоп около восьми футов в длину и около двух с половиной футов в ширину. Клинок лопаткой вдоль боковых стен вырезал выступ ниже верхнего покрова. В этот выступ он помещал снежные блоки, образуя крышу. Покончив с этим, они принялись выбранным при рытье окопа снегом маскировать слишком четкие контуры их укрытия. Через двадцать минут после наступления рассвета они уже имели прекрасное укрытие, где и лежали рядом друг с другом, вглядываясь в наблюдательные прорези. Окоп был сооружен так, что один мог поспать, пока другой наблюдает, но обоим было так интересно посмотреть, что творится внизу, что спать никто не собирался.

Уже настолько рассвело, что проступили и детали. Слева от них, извиваясь, спускалась с горы дорога из Сараева, вступала в городок между двух рядов домов и выходила в дальнем конце города, неясно исчезая из виду в неразличимой пока долине. За рекой, бегущей через центр городка, уходила на восток в холмы еще одна дорога.

Городок насчитывал не более двух сотен домов, разбросанных вокруг возвышающейся в центре церкви. В духе социалистического строительства были выполнены лишь две четырехэтажные коробки и длинное одноэтажное здание вдоль дороги с гор. Эго и был мотель «Соня», куда привозили женщин.

Легко различался и спортивный комплекс «Партизан»: большое, почти без окон здание в дальнем конце города, между рекой и главной дорогой.

Клинок более тщательно принялся проводить осмотр через бинокль и обнаружил первые признаки жизни — от мотеля к одному из последних домов у дороги, уходящей из города, шел солдат. У дороги под деревом стояли несколько стульев. Очевидно, днем здесь контрольно-пропускной пункт, решил Клинок.

Он перевел бинокль на другую дорогу, перед городом, и обнаружил еще один КПП, а вот третью дорогу, уходящую вправо, похоже, никто не охранял. Ясно, что отсюда сербы не ожидали никаких неприятностей.

— Еще люди, — шепнула Хаджриджа.

Клинок посмотрел туда, куца был направлен ее гэдээровский бинокль. Во дворе мотеля «Соня» толпились еще несколько солдат. Со стороны города донесся звук заведенного мотора, и из гаража мотеля выехал грузовик. Солдаты полезли в кузов, и грузовик поехал по дороге прочь от центра города. У КПП он остановился и тут же, набирая скорость, покатил вверх, на холм.

— Дневная смена артиллеристов, — вслух подумал Клинок. Он повернулся к Хаджридже, испытывая некоторую неловкость от такой близости ее лица. Ее дыхание слегка отдавало сливовицей, которой они подкреплялись, пока строили наблюдательный пункт. В глазах отражалась усталость.

— Поспишь первой? — спросил он.

— О’кей, — сказала она. — Но ты разбуди меня, хорошо?

Клинок посмотрел на часы.

— Темнеть начнет около пяти, — сказал он. — Я тебя разбужу в половине первого.

— О’кей, — вновь сказала она, зевая.

Он слышал, как она ворочалась, устраиваясь в спальном мешке в углу окопа, потом в наступившей тишине слышно было лишь ее дыхание. И когда он уже решил, что она спит, из темноты донесся слабый голос: