Александр Тамоников - Огненное побережье [litres]

– Не надо, – сказал Борис.

– Не надо так не надо… Пока ты возишься с эмиграционными препонами, параллельно пройдешь специальный курс обучения… В Израиле у тебя с деньгами проблем не возникнет – будем подкидывать тебе без всякой отчетности. Причем все по закону. Как тебе такое предложение? Как говорил генерал, четвертая дорожка?

Борис прокрутил в голове бурные эпизоды своей недавней жизни, вспомнил Галю – такую капризную и чуткую, обидчивую и нежную. Симпатичную, в конце концов. И согласился, при этом подумав: «Уж лучше висеть на крючке у наших, чем у американцев. Родина-мать, конечно, не особо заботлива, но встрянет, если сильно прижмет».

Вернувшись в гостиницу, он застал там Павла. Тот сидел на диване и рассматривал какое-то удостоверение в малиновой корочке.

– Вот, – сказал он, – теперь я сотрудник вашей конторы в штатском варианте. Буду учить арабов стрельбе из пушек. Сказали, что если буду хорошо себя вести, то вернут гражданство. А у тебя как?

– Отправят в Союз, из армии уволят. Эмигрирую в Израиль к Гале, – ответил Борис. Подробностей, естественно, он другу не раскрыл.

– Что ж, там не так плохо.

Они помолчали. Потом Борис спросил:

– Кстати, Паша, а куда ты фунты дел? Там тысяч двадцать оставалось.

– Положил в банк в Александрии. Помнишь, я отлучался?.. Переедешь в Израиль – поделюсь.

Звягинцев отошел к окну и распахнул шторы. Время клонилось к вечеру. По тротуару брел ишак, но на проезжую часть не выходил. Хозяина не наблюдалось. «Вот и я так же побреду туда, не знаю куда. А впереди темно», – подумал Борис.

Потом подошел к Павлу и хлопнул его по плечу:

– Живем дальше, брателло!

…Прилетев в Москву, Звягинцев не поспешил в свою часть, чтобы доложить о прибытии. Вместо этого он взял такси и отправился в гостиницу «Украина», благо перед отъездом из Каира ему вручили солидную сумму советских денег. «Командировочные или подъемные?» – недоумевал Борис. Не обращая внимания на табличку «Мест нет», он подал паспорт женщине за стойкой регистрации, предварительно сунув туда банковский билет, и сказал всего одно слово:

– Полулюкс.

Персонал в гостинице был вышколен, умел с одного взгляда оценивать клиентов, поэтому вскоре его рука держала ключ от номера.

Для начала Звягинцев решил выспаться с гарантией того, что его не поднимут посреди ночи или рано утром. Он сходил в душ и забрался в кровать.

Проснувшись и позавтракав в гостиничном буфете, Борис вспомнил историю Стрельцова, отправился на книжный развал и купил ксерокопию «Архипелага ГУЛАГ» Солженицына. «Заделаюсь диссидентом – быстрее в Израиль отправят».

Вернувшись в номер, он прочитал книжку от корки до корки и лишь пожал плечами: «Ничего особенного. Чего вокруг этого ГУЛАГа хороводы водят?» Бориса ничуть не впечатлили страсти лагерной жизни – он в силу своей профессии всякого похлеще повидал. И учили его представители Смерша – сталинские кадры, прошедшие войну. Он не мог себе представить, чтобы эти серьезные, ответственные мужики могли кого-то арестовывать просто так, ни за что.

Следующие два дня Звягинцев повышал свой культурный уровень: ходил в кино, посещал музеи, даже умудрился просочиться в Большой театр, купив билет у спекулянта.

А на третий день утром зазвонил телефон. Борис взял трубку и услышал голос командира части.

– Это Звягинцев?

– Так точно, – по-уставному ответил Звягинцев, при этом подумав: «Ведь как-то меня умудрились найти?»

– Капитан Звягинцев, – продолжили в трубке, – вам необходимо срочно явиться в часть.

– А разве меня еще не уволили? – невинным голосом поинтересовался Борис.

– Приказ об увольнении у меня на столе. Вам необходимо расписаться.

– Заскочу завтра. А может быть, послезавтра. В общем, на днях.

Борис положил трубку и выдернул телефонный шнур из розетки. Его снова обуяло злое веселье. Ему нравилось чувствовать себя провидцем, умеющим с большой степенью вероятности предугадывать грядущее.

Рассчитавшись с армией, он переселился в родительскую квартиру. Узнав о намерениях сына эмигрировать в Израиль, отец сначала запротестовал, а услышав, что Борис ну никак не хочет работать физруком в школе, смирился. Мать и вовсе радовалась – не потому, что она еврейка, а потому, что наконец-то ее взрослый ребенок нашел себе невесту по вкусу и, дай бог, наконец-то женится.

Он подал заявление на эмиграцию. Через неделю его приняли. Чиновник, привыкший отказывать просителям, оценил биографические данные Бориса.