Александр Тамоников - Огненное побережье [litres]

– Почему?!

Дакан повернулся к нему и злобно усмехнулся:

– Мы еще не всю программу выполнили… Их подберут, мы снабдим их всем, чем необходимо. Потерпят. А милосердие и жалость засунь себе куда-нибудь. Мы на войне! Здесь первую скрипку играет целесообразность!

Позднее Дакан объяснил, что необходимо нейтрализовать средства египетских ПВО и дать возможность работать израильской авиации. В подробности он Стрельцова не посвятил – может быть, сам толком их не знал.

Когда Павел выбрался из танка, он разглядел, насколько испачкан в чужой крови. Красное пятно простиралось от груди до колен. «Она высохнет, но все равно как-то неуютно… – вяло подумал он. – А другую форму сейчас не найдешь».

Подошел Натан.

– Смотри. – Стрельцов брезгливо указал на кровавые пятна.

Сержант молча покачал головой и куда-то ушел. Вскоре он вернулся, неся в руках почти новую форму.

– Где ты ее взял? – удивился Павел.

– С мертвого снял. Его в голову убили. Твоей комплекции – вроде бы сгодится, – объяснил боец.

Стрельцова это не покоробило, и он надел форму мертвеца.

Через некоторое время бригада снялась с места, но проехали совсем немного, километров десять. Горизонт перекрыли два огромных бархана, что исключало прицеливание по объекту. Выслали наводчика. Тот поднялся на вершину одного из барханов и дал ориентировочные координаты цели.

Начали навесную стрельбу, максимально задрав дула кверху. Египтяне ответили. Вспыхнула артиллерийская дуэль. Позиции египтян были достаточно укреплены, а бригада стояла в голой пустыне, хотя и под прикрытием барханов. Загорелось четыре танка.

Один из танкистов загнал свою машину на вершину бархана, желая вести более эффективную стрельбу, но не справился с управлением и открыл днище корпуса. Танк тут же подбили, из него повалил черно-серый дым. Экипаж вывалился наружу, двоих бойцов охватил огонь. Они бросились на землю и начали кататься по песку, сбивая пламя. К ним побежали санитары.

Неожиданно по рации раздалась команда от Дакана:

– Стрельцов, иди туши танк.

Команда была неадекватной, если не сказать, глупой. «Проклятый националист! – внутренне возмутился Павел. – Хочет меня унизить, показать свою власть или попросту подставить. Злится, что операция на грани провала, а на ком еще злость срывать? Естественно, на русском! Не в первый раз!»

Но приказ есть приказ. Стрельцов схватил огнетушитель и бросился к горящему танку. «Взорвется, не взорвется… – гадал Павел на бегу. – Лучше бы взорвался, пока я к нему не подошел, тогда я хоть жив останусь. А на бархане меня мигом срежут – расстояние меньше километра, для снайпера в самый раз».

Павел приблизился к танку сзади. Двигатель продолжал работать, из башни валил дым. Прижавшись к корпусу, чтобы его не заметили египтяне, Стрельцов заглянул внутрь. Лицо сразу же обдало жаром. Он отпрянул, сунул огнетушитель в башню и пустил струю. «Только бы сейчас не взорвался! Огонь полыхает прямо на снарядах». Павел вновь заглянул в танк. Пламени уже не было видно, но еще валил густой дым.

На египетских позициях стояли противотанковые пушки. Но они не стреляли. И снайперы тоже не стреляли. «Почему?» Об этом Стрельцов никогда не узнает.

Доложив командиру о выполнении задания, Павел посмотрел Дакану в глаза. Тот отвел взгляд и произнес:

– Молодец. Будешь представлен к награде.

Но голос его звучал фальшиво. Он чувствовал, что был неправ, погорячился, послав своего офицера на неминуемую гибель. Все обошлось только чудом.

Над головами пронеслась израильская эскадрилья. «Вот это другое дело», – одобрил Павел. Но бомбардировка длилась недолго и с сомнительной эффективностью. Захлопали зенитки. Один из израильских бомбардировщиков подбили, и он рухнул в паре километров позади бригадных танков. Надо было что-то предпринимать, что-нибудь более радикальное – перестрелка могла длиться бесконечно долго.

– Огибаем барханы и выходим на стрельбу прямой наводкой, – прозвучала команда. – Бить по радиолокаторам. По складу вооружений не стрелять.

Дакан знал, о чем предупреждал.

Танки вышли из-за барханов и открыли интенсивную стрельбу. Потери увеличились, загорелись еще несколько машин. Танкисты выбрались наружу, но далеко не все.

Для танкиста танк становился последним пристанищем, своеобразной домовиной. Павел знал, что, если человек сгорает в танке, от него остается только комок желтого вещества, похожего на пластилин, весом полкилограмма, не больше. Приходится ломать этот комок, чтобы достать дискид, солдатский медальон – единственное, что не сгорает…