Михаил Ахманов - Наследник

Он посмотрел на одну, на другую, поймал взгляд третьей, подмигнул ей и в восторге закатил глаза. Потом властно прищелкнул пальцами - ждать, мол, не привык, подойди, красотка!

Гурия приблизилась, прощебетала магическое заклинание:

- Что будем пить?

- Коньяк, - сказал Каргин. И, вспомнив чай у светлого эмира, добавил: - "Курвуазье"!

Янтарная жидкость хлынула в широкий бокал. Точнее, закапала - порция была скромной.

Каргин выпил.

- Еще!

- Сильная жажда? Отчего?

- Профессия такая.

- Я слышала, банкиры крепко пьют. Еще моряки и летчики. - Голосок у нее был звонкий, и на русском говорила чисто. Темные глаза за кисейной чадрой таинственно мерцали.

- Я не банкир, не моряк и не летчик, - промолвил Каргин. - Я ландскнехт.

Девушка недоуменно моргнула.

- Это кто такие?

- Наемники. Африка, Латинская Америка, Югославия, Иран… И всюду - пиф-паф! Налей!

Возбужденно вздохнув, гурия облизала губки розовым язычком и придвинулась ближе.

- И многих ты убил?

- Трудно сказать. Пожалуй, сотни две.

"А ведь я ее знаю, - подумалось Каргину. - Видел! И не далее, как сегодня, на стенке у светлого эмира… Только масть была рыжая. А черные кудри ей больше к лицу…"

Наверное, можно было не спрашивать, с кем спит и на кого работает эта красотка. Получалось, что у эмира рыльце в пуху, только что за пух? А если конкретней - как вырубили Прохорова? Юмашев мартини приносил из бара… Дряни какой-то намешали?

Левой рукой он поднял рюмку, а правую положил на тонкие пальчики девушки.

- Страшно, Зульфия? Ну, не бойся, не бойся… Сегодня я не на работе.

Глаза у нее расширились.

- Откуда ты знаешь, как меня зовут?

- Сердце подсказало. Такая красавица может быть только Зульфией.

Она отняла руку.

- А мне вот сердце ничего не подсказывает!

- Это мы сейчас поправим. - Каргин вытащил из сумки бумажник, раскрыл, продемонстрировав толстую пачку зеленых, бросил на стойку портрет президента Франклина [30] Купюра в сто долларов. . - Видишь? Соображаешь, что такое? Плата за кровь, моя красавица! Должен за неделю прогулять. Поможешь?

Кто-то дышал ему в затылок. Он обернулся, встретившись взглядом с высоким черноволосым парнем. Тот сглотнул, отвел глаза, уставился на деньги, потом, наклонившись к Каргину, прошептал:

- Девочка нужна? У меня всякие есть… Сегодня выбора не обещаю, все по клиентам, а вот завтра-послезавтра могу на очередь поставить. К самой лучшей! Молодая, голубоглазая, ноги длинные, волосы русые, чистый шелк… Ласковая! Недорого возьму.

- А я сразу расплачусь. - Каргин нашарил в брючном кармане мелкий российский рубль и сунул его в потную ладонь. - Вот, возьми и отваливай, выкидыш козлиный! Быстро, пока кости целы!

Черноволосый исчез, словно его и не было.

- А ты крутой, - с заметным интересом сказала Зульфия, тоже посматривая на пачку долларов. - Ты, милый, деньги-то лучше спрячь, народ здесь разный ходит. Керимка-сутенер трусоват, однако и посмелей найдутся… - Она расстегнула пуговку на безрукавке. Грудь, судя по виду сверху, была безупречной, упругой и в меру полной. - Что-нибудь еще желаешь заказать?

- Возможно. - Каргин спрятал бумажник в сумку.

- Коньяк?

- Нет.

- Виски?

- Нет.

- Чего же ты хочешь?

- Тебя.

Зульфия вроде бы не удивилась, поглядела на маленькие часики и деловито сказала:

- В одиннадцать я сменяюсь. Подождешь?

- Конечно. Я такую, как ты, всю жизнь ждал, - вымолвил Каргин, нащупывая в сумке кусачки. - Знаешь, а что я буду тут с пустым стаканом куковать? Налей-ка ты мне, рыбонька, сухого мартини.

Гурия жила неподалеку, в переулке Низами, над которым смыкались темные кроны огромных чинар. Место тихое, уютное. И гнездышко было у нее уютным, квартирка на третьем этаже, с непременным в этом климате балконом и окнами во двор. Вся в коврах - на полу пушистые китайские, по стенам туранские и узбекские, багровые и алые, с черным и синим узором. Вероятно, Зульфия питала особую страсть к коврам, по той ли причине, что была женщиной восточной или из профессиональных соображений - ковры отлично скрадывают звук. Очень подходит для тайных доверительных бесед, решил Каргин, осматривая комнату.

Большую часть ее занимала тахта, низкая и широкая, не меньше, чем лежбище кингсайз в его коттедже в Халлоран-тауне. Однако кровати прагматичных американцев сильно проигрывали этому ложу, будучи плоскими и безликими, как Аравийская пустыня. Иное дело тахта с двумя десятками подушек, изображавших горный рельеф, что намекало на массу позиций, которые можно принять среди ущелий, гор и перевалов. Крайне сексуальная тахта, подумал Каргин и опустился на самую пышную подушку.