Андрей Воронин - Хранитель света

«С ума сойти, — подумала она. — Ведь я за всю свою жизнь ни разу по-настоящему не была в лесу! Даже не знаю, какие грибы съедобные, а какие нет. Это как у французов: съедобные грибы — это шампиньоны, их выращивают на специальных фермах и продают в магазинах, а остальные грибы для них словно и не существуют. Никому из них не придет в голову пойти в лес с корзинкой и что-то такое поднимать с земли, чтобы потом съесть…»

Она встала, пересекла заросшее сорной травой пространство перед крыльцом, прошла через дыру в гнилом заборе, где раньше была калитка, и немного постояла на дороге. Две почти незаметные в траве колеи, плавно изгибаясь, уходили в лес. Дорога вела к людям — к шумным городам, общественному транспорту, горячей воде, канализации, телефонным и железнодорожным станциям… Двинувшись по этой дороге, можно было оказаться где угодно — например, в Париже, среди друзей и любимых книг, принять горячую ванну, выспаться на чистых простынях, а утром попить кофе с круасанами и отправиться на лекции…

В это трудно было поверить: огромный мир по-прежнему шумел где-то совсем рядом, в то время как жизненное пространство Даши Казаковой, давно привыкшей считать этот широкий мир своей собственностью, неожиданно, одним резким скачком, сократилось до размеров вот этой гнилой развалюхи и умирающего от старости сада. Дорога звала; она была единственной нитью, тонкой пуповиной, которая все еще связывала Дашу с нормальной, привычной ей жизнью.

Даша вынула из заднего кармана джинсов расплющенную в блин пачку сигарет, посмотрела на нее, но закуривать не стала: один вид знакомой картинки на пачке сегодня почему-то вызывал у нее тошноту. «Беременная я, что ли? — подумала она с усталым интересом. — Только этого и не хватало — именно здесь и именно сейчас… Да нет, это, наверное, просто от потери крови…»

Она перешла дорогу и немного углубилась в лес. Серый мох пружинил у нее под ногами, тихонько потрескивали, ломаясь под подошвами кроссовок, сбитые ветром гнилые сучки. Где-то стучал дятел, по рыжим стволам сосен суетливо бегали мелкие черные муравьи. Даша заметила в траве блестящую, будто лакированную, коричневую шляпку какого-то гриба, но срывать его не стала: она понятия не имела, что это за гриб, а ставить эксперименты на собственном организме ей не хотелось — от вчерашнего бы отойти…

Как только черные от времени и непогоды постройки заброшенного хутора скрылись за деревьями, Даша неожиданно ощутила пьянящее чувство освобождения, словно ее только что выпустили из тюрьмы. Как будто она и впрямь все это время была заложницей, а теперь вот сбежала… Она была свободна! Никто не мешал ей пойти по дороге, никто ее не удерживал, кроме нее самой. Это было похоже на пробуждение после страшного сна, когда лежишь на спине, понемногу приходя в себя, узнавая знакомые детали привычного интерьера, и потихонечку начинаешь осознавать, что все в порядке, что ужас, только что пережитый тобой, был просто сном, который рассеялся и больше не вернётся…

Даша вздохнула и присела на ствол поваленной ветром сосны. Собственная затея с похищением оказалась ей не по плечу: похоже, она и впрямь не доросла до того, чтобы тягаться с отцом. С самого начала она делала что-то не то, и каждый ее шаг был похож на ход, сделанный начинающим шахматистом, едва-едва научившимся переставлять фигуры, — вместо того чтобы исправить положение, она его только усугубляла, пока не загнала себя в эту грязную щель, откуда нет выхода. Разве это выход — повернуться ко всему спиной и просто пойти по дороге, бросив на произвол судьбы Дениса, любовь, мечты и надежды на счастье? Разве предательство — это выход? Да, пойти по дороге… А в конце дороги — папуля, который с легкостью променял ее, Дашу, на деньги, папуля со своей фальшивой родительской заботой и своими опостылевшими нравоучениями… О, теперь-то он не станет молчать! А она, Даша, потеряла даже право огрызаться, — придя с повинной, ей волей-неволей придется выслушать очень многое…

И потом, зря, что ли, она резала себя ножом?

Сидеть на дереве было жестко: за последние дни Даша заметно потеряла в весе, и твердая древесина резала зад сквозь ткань джинсов. «Надо же, — подумала Даша, — кожа да кости! Задницы совсем не осталось, подержаться не за что. Хоть в манекенщицы иди!»

Она сползла с поваленного дерева и уютно устроилась на мягком мху, привалившись к сосне спиной. «Все правильно, — подумала она, устало закрывая глаза. — Надо дождаться Дэна, узнать, как папуля отреагировал на мой последний ход, а потом уже решать, как быть дальше. Последний ход… Да, наверное, этот ход самый последний. Больше уже ничего не придумаешь. Не пальцы же себе рубить, в самом-то деле! Теоретически, конечно, пожертвовать парой пальцев ради любви можно и даже нужно, но как-то это… Вряд ли у меня хватит духа. Не Дэна же просить! «Милый, будь добр, возьми в сенях топор и отруби мне пальчик. Только аккуратно, не повреди маникюр…» Бр-р-р! А может, и ничего? Может, все еще обойдется? А вдруг завтра мы поедем обратно в Европу, в Швейцарию, а там — деньги, свобода, весь мир к нашим услугам… Ребеночка заведем или даже двух — девочку, чернявенькую, похожую на Дэна, и беленького мальчика — в меня. Впрочем, это вряд ли. Скорее всего, все наши дети будут черноволосыми. Черный цвет — доминанта, это мы еще в школе проходили… Ну и пускай, чем плохо? Все равно дети у нас будут красивые, всем на зависть — есть в кого…»