Владимир Першанин - Рельсовая война. Спецназ 43-го года

На станции в райцентре двое подпольщиков, парень и девушка, были убиты пулемётной очередью с вышки, когда шли по тропинке к депо. Немецкий офицер приказал обыскать одежду, перевернул носком сапога корзинку, где лежала бутылка молока и несколько лепёшек.

– Обед несли… Можно было и не стрелять.

Подошёл ещё один офицер, из эсэсовцев. Закурив, тоже оглядел трупы и заявил:

– Часовые действовали правильно. Сейчас все лезут к железной дороге. Другие поостерегутся.

На полустанке разведчики сумели взять «языка», немецкого солдата, неосторожно отошедшего от вагона. На допросе он рассказал, что их артиллерийский полк перебрасывают из Франции на Восточный фронт. Фюрер готовит новое наступление и добьёт Красную Армию до наступления осени.

– Ваш сраный фюрер уже два года подряд пытается это сделать, – усмехнулся майор Журавлёв. – И оба раза пинка под зад получал. Забыли уже про Москву и Сталинград?

Артиллерист, солдат лет двадцати, сопел, прикуривая очередную сигарету.

– Чего примолк, завоеватель? – не церемонясь, влепил ему затрещину Виктор Авдеев. – Догадываешься, как сведения из «языков» выколачивают? Героя из тебя уже не получится. С оружием к нам угодил, вон карабин и патроны, даже нож на поясе носил. Пойдёшь по всем спискам, как дезертир. А семьи дезертиров, насколько я знаю, подлежат заключению в концлагерь.

– Никто не поверит, что я сбежал, – запальчиво выкрикнул парень. – Я служу в армии уже второй год, давал клятву на крови.

– Это что за клятва? – насторожился комиссар Зелинский. – Людей расстреливал?

Разглядев, что перед ним сидит комиссар, еврей по национальности, артиллерист понял, что ляпнул лишнее. Начал путано оправдываться, но Авдеев перебил его:

– У нас времени нет твою болтовню слушать. Говори по делу или шлёпнем из твоего же карабина. А волки и вороны от тебя одно говно оставят. Хоронить – чести много.

– Суд у нас короткий, – добавил побагровевший комиссар. – Тебя в Россию никто не звал, вот и подыхай в лесном овраге.

Солдат заговорил. Высадки англичан и американцев пока не ждут, поэтому многие части перебрасывают на Восточный фронт. В их полк поступили новые противотанковые пушки калибра 88 миллиметров с длиной ствола шесть метров. Снаряды за километр пробивают броню толщиной двенадцать сантиметров, а скорострельность орудия десять выстрелов в минуту.

Журавлёв и Кондратьев переглянулись. Оба офицера неплохо разбирались в немецком оружии. Хотя калибр был давно знаком, но раньше немцы использовали громоздкие 88-миллиметровые зенитки. Противотанковая пушка была качественно новым орудием, о котором следовало срочно сообщить командованию.

Пленный довольно подробно описал новое орудие массой почти вдвое легче прежней 88-миллиметровки и сообщил, что для быстрой транспортировки орудий и расчётов получены также полугусеничные тягачи «Краус» с высокой проходимостью.

– Вы меня всё равно расстреляете, – вдруг с отчаянием в голосе проговорил артиллерист. – Русские убивают всех пленных немцев.

– Под Сталинградом сдались в плен сто с лишним тысяч и никого из них не расстреляли, – сказал Журавлёв. – За исключением нескольких палачей-эсэсовцев.

– Из этих ста тысяч до весны дожили меньше половины…

– Ну а как общий настрой в вашем полку? – перевёл разговор на другую тему комиссар Аркадий Зелинский.

– Нормальный настрой, – с вызовом ответил солдат. – Мы верим в фюрера. Выпущены новые танки, которые гораздо мощнее ваших «тридцатьчетвёрок», новые самолёты. Сталинград – всего лишь досадный эпизод в победоносной войне, и скоро вы это почувствуете.

У пленного началась истерика. Но, цепляясь за жизнь, он снова стал давать показания, подробно рассказав об обстановке на берегу Ла-Манша, описал новые самолёты, а затем сник.

Артиллериста расстреляли в овраге, забросав тело валежником. Было опасно держать в отряде молодого, физически крепкого вражеского солдата.

Группа бойцов во главе с капитаном Кондратьевым терпеливо ждала в засаде сигнала с разъезда. Там дежурили партизаны из отряда Павла Коробова «Смерть фашизму». Уже пропустили несколько эшелонов, дожидаясь состава с танками. Дорога была загружена, и, несмотря на чёткий распорядок движения, немецкие эшелоны нередко простаивали на разъезде час или два, пропуская встречные поезда.

Наконец появился связной, который соскочил со взмыленного коня и торопливо доложил Фёдору Кондратьеву: