Александр Тамоников - По следу кровавого доктора

Третье кольцо обороны ощетинилось огнем. В центре города находились старинные замки, мощные бастионы, равелины, откуда велся непрерывный артиллерийский огонь.

Все городские подвалы и бомбоубежища наводнили мирные жители. Потери гражданского населения были ужасны. Руины и городские улицы были завалены трупами.

Советская авиация наносила непрерывные удары по оборонительной линии. Большинство старинных зданий было разрушено. Впрочем, это делали не только наши самолеты. Союзники еще с зимы старательно бомбили Кенигсберг, при этом не видели особых различий между жилыми домами и военными объектами, превратили в развалины половину города.

Гражданское население оказалось в ловушке. Немецкое командование уверяло, что в город русские не войдут, и многие велись на эту пропаганду. В аду оказались заперты несколько сотен тысяч человек. Бомбоубежищ не хватало, семьи с баулами и чемоданами пытались бежать из города. Хорошо, если они нарывались на советских солдат, а не на бездушных эсэсовцев.

Центр старинного прусского города превратился в пылающий котел. Взрывались бомбы, снаряды, летели булыжники из мостовых. Старинные парки, дворцовые ансамбли превращались в жалкое зрелище.

Над островом Кнайпхоф — историческим центром города — висела плотная дымовая завеса. Практически все здания там были разрушены, в том числе знаменитый университет Альбертина.

Из дыма проступал величавый шпиль кафедрального собора. Церковь, как ни странно, устояла, хотя внутри выгорела полностью.

Оборона третьего кольца дрожала, трещала по швам. Штурмовые группы просачивались на центральные улицы. Немцы бросались в контратаки и тут же гибли под пулеметным огнем.

Самые большие потери несли необученные части фольксштурма, набранные из пенсионеров и заводских рабочих. Они не успевали вступить в бой, как теряли до 80 процентов личного состава. Остальные разбегались или сдавались на милость победителей.

Утром 9 апреля советские войска осадили цитадель с помпезной башней Дона, последним оплотом немецкой обороны. «Студебеккеры» подтаскивали к ней орудия крупного калибра. Шквал огня потряс крепость. Рушились старинные бастионы. Потом Красная армия ринулась на приступ. Немцы выбрасывали белые флаги, другие бежали в многочисленные катакомбы под городом, третьи продолжали сопротивляться, надеясь непонятно на что.

В этот же день по приказу генерала Отто фон Ляша гарнизон Кенигсберга капитулировал. Последние защитники города выходили из подвалов, неохотно поднимали руки.

Оперативная группа третьего отдела контрразведки СМЕРШ въехала в город в пятом часу пополудни. Улицы Кенигсберга представляли собой унылое зрелище. Гарь и цементная пыль забивали нос.

Под присмотром автоматчиков трудились пленные. Одни стаскивали мертвецов в кучи, другие забрасывали их в машины. Серые лица, пустые глаза. Они были полностью выжаты, деморализованы, едва волочили ноги, работали автоматически. Брали трупы за конечности, куда-то тащили, при этом отворачивались, чтобы не смотреть в мертвые глаза.

Что-то затрещало, обрушились, взметая пыль, надломанные конструкции. Предупредительные крики запоздали. Кто-то извивался под грудой строительного мусора, вопил нечеловеческим голосом. Немцы пятились, тоже что-то кричали.

Автоматчики, стоявшие в оцеплении, дали предупредительные выстрелы.

— Работать, немчура! — злобно проорал один из них. — Радуйтесь, суки, что мы такие добрые, не прибили вас!

Старший лейтенант Еремеев вертел баранку американского «Виллиса» и возмущался тем обстоятельством, что вместо испытанного советского «газика» им была выдана эта вот заморская туфта. На заднем сиденье развалился Кобзарь с «ППШ». Он лениво проговорил, что американская техника не такая уж плохая. К ней надо просто привыкнуть.

Машина медленно продвигалась к центру разрушенного города. Все дома здесь частично или полностью лежали в руинах. Были и такие, которые стали горами крошева.

Стонали люди, попавшие под завалы. На развалинах возились гражданские, в большинстве женщины. Они отыскивали свои вещи, откапывали мертвых и выживших.

На Альбертплац разрушился пятиэтажный добротный дом, похоронил под собой бомбоубежище, набитое людьми. Там толпился народ, слышались рыдания. Билась в истерике пожилая седоволосая немка, хватала за рукав смущенного молодого солдата.

— Да отцепись ты, старая клюшка! — брыкался тот. — Я-то тут при чем? Не хрен было лезть в нашу страну!