Александр Тамоников - Пуля для карателя

Немцы обсуждали поступившую проблему, унтер склонялся к мысли, что надо разделиться. Кто-то на корточках обследовал оба входа и недоумевал: нет признаков, что здесь проходили люди. «Какие должны быть признаки? — резонно вопрошал другой. — Окурки, прилепленные к стенам? Пояснительные стрелки, чтобы нам легче было ориентироваться?» Кто-то вяло засмеялся. Никто не обернулся, когда у них за спиной выросли двое. Лишь когда по спинам замолотил свинец, вспыхнула паника! Троих повалили сразу, двое успели обернуться, вскинули автоматы — и отправились к своим германским праотцам. Пули рвали обмундирование, застревали в телах. Люди метались, натыкались на стены, падали, захлебывались пахучей жижей. Офицер, возмущенно каркая, выстрелил из «Парабеллума», но пуля всего лишь срикошетила, умчалась в коридор. По нему ударили одновременно, отправив плавать в жиже…

Юзеф освещал дорогу фонарем. Иван брел в рассеянном свете по мертвым телам…

Второй волны ожидать не приходилось, слишком дорогое удовольствие. На всякий случай выждали пару минут, потом двинулись дальше. Народ повалил из проема — возбужденный, весь на нервах. С этой минуты Маша не отходила от него ни на шаг — словно опекунство над ним взяла. Юзеф пристроил фонарь на мостик, и финальная сцена картины «После боя» осветилась почти полностью. Съежилась в комочек молодая немка, с ужасом глядя на своих мертвых соотечественников. Ее никто не шпынял, не до нее. «Пять минут на грабеж?» — пошутил Януш. У мертвых отобрали оружие, сняли ремни с патронташами, избавили от ножей, гранат. Большая часть оружия промокла, но, возможно, не критично — после чистки и протирки все должно работать. Затем сняли с них ранцы, извлекали аптечки, наборы бинтов, фляжки с водой, к которым тут же присасывались. Януш радостно воскликнул: первым обнаружил сухой паек — две банки консервированных сардин, галеты, шоколад. В остальных ранцах тоже была еда, а еще какие-то женские платки с узорами, теплые носки, перчатки, пара шерстяных кофт, сигареты с зажигалками, нашлись даже работающие фонари. Мужчины взваливали ранцы на плечи — они были удобными и компактными. Маша вооружилась — рассовала по карманам запасные обоймы к «Парабеллуму», повесила на спину автомат. Ивану приглянулся нож в кожаном чехле — сравнительно короткое лезвие, массивная костяная рукоятка.

Снова потянулись коллекторы и прочие подземные коммуникации. Люди страдали от нехватки кислорода, брели по жиже, по каким-то мешкам с непонятным раскисшим содержимым, источающим едкий запах. Прямоугольные проходы сменялись плавными закруглениями. Снаружи доносилась отдаленная канонада, ее скрадывала толща земли и бетона. Какой-то заброшенный узел связи, обломки оборудования, ворохи проводов, свисающие с потолка, разбитые радиостанции и телефонные аппараты. Секретный объект когда-то принадлежал Армии Крайовой, судя по изодранному плакату, на котором бравый воин в польской «конфедератке» пронзал штыком похожего на Кощея эсэсовца. На стенах матово проступали брызги засохшей крови. Посторонних в окрестностях не было, только пара высохших трупов в канавке под мешковиной. В этой юдоли печали группа сделала привал. Наручные часы с руки убитого унтера показывали пять утра — недолго до рассвета. Люди сели на пол в кружок, достали еду, воду, жадно пили, жевали. Молодая немка, насытив желудок, свернулась в клубок, уткнувшись в ногу еврейскому боевику, который ее не отдергивал, но как-то странно поглядывал на девушку. Маша сидела рядом с Иваном. Ее лицо почернело от усталости, она куталась в накидку, словно стеснялась перед приличным обществом своей щеголеватой офицерской формы с петлицами Люфтваффе.

— Если не возражаете, сюрприз, — немного сконфуженно объявил Януш Ковальский, вытаскивая из ранца солдатскую фляжку, потряс ею, демонстрируя, что фляжка скорее полная, чем пустая, и пояснил для самых бестолковых: — Это не вода.

— Полагаю, ты уже снял пробу, — догадался Иван, давно озадаченный странным запахом, вьющимся вокруг кого-то из компании.

— Снял, — согласился Януш. — Я должен был убедиться, что не умру.

Насторожились и как-то подобрались еврейский боевик и кряжистый малый «неопределенной» национальности. Нахмурилась и погрузилась в задумчивость Маша Носова. Приоткрыла один глаз свернувшаяся на полу немка, давая понять, что и ей ничто человеческое не чуждо.

— Не могу препятствовать, — пожал плечами Иван. — Кто я вам такой? Пара глотков — это точно на пользу. Дай-ка! — Он отобрал у парня фляжку, понюхал, поморщился. Традиционное немецкое пойло из перегонной картофельной браги Иван откровенно недолюбливал. Но кто его не пил? Случались не самые отвратительные образцы — в основном их поставляли для офицерского состава. Напиток отдавал сивухой. Но нет ничего невозможного для советского человека. Он запрокинул голову, сделал глоток. Перевел дыхание, которое чуть не остановилось, захрустел галетой. Сжавшийся в ужасе организм расслабился — отпустило. В подобные моменты он обычно жалел немцев, вынужденных потреблять всякую дрянь. Недоступно им отточенное на Руси веками мастерство изготовления кристально чистого самогона. Собравшиеся вопросительно смотрели на него.