Анна Оранская - Хождение по трупам

— Э, она не утопла там у тебя?

И он ревностно окликнул меня, и я подняла голову, надеясь, что он догадается все же, что это не вода течет по лицу, и тут же отвернулась.

— Она ревет там, старшой. Вытащить ее?

— Ну пусть ревет, раньше надо было думать, — философски ответил Ленчик, и я минуты через три встала и выключила воду и вытерлась — уроды эти, разумеется, уборщицу в номер не пускали, видно вывесили на постоянку табличку на дверь с просьбой не беспокоить, так что полотенце у меня четвертый день было одно и то же, и грязное уже давно, потому что и эти им пользовались, кажется. И я вышла, отворачиваясь демонстративно от них, — я давно уже так делала, со второго дня, заставляя себя сдерживаться, но тут изобразила явное желание спрятать глаза. И Ленчик схватил меня за руку, развернув рывком, посмотрел мне в лицо — и я не вырывалась, стояла послушно, только голову наклонила ниже, как бы стесняясь собственных слез.

Каждый это как-то прокомментировал — кто-то сказал, что слезы у меня от счастья, что столько мужиков меня имеют, кто-то объяснил их моим нежеланием с ними расставаться, кто-то посчитал, что плачу я оттого, что они все утомились от меня. А я молчала, дошла до постели и легла лицом вниз, и они переключились на другое. Хотя какое-то время тишина была в комнате — я подумала, что Ленчик им показывает, что всего они добились, что проблем со мной уже не будет.

Я лежала, вспоминая вчера еще услышанную реплику длиннорожего, бравшего меня сзади:

— А ты че, Василь? Присоединяйся, братан, телка ничего! А то все сачкуешь и сачкуешь — может, черных больше любишь?

А тот промямлил что-то в ответ, и кто-то еще, жирный по-моему, пошутил, как всегда, тяжеловесно, что кореш их потому меня не хочет, что все его функции охранника только к сексу и сводятся, что, как только мы с ним остаемся наедине, он имеет меня как хочет, и потому на групповуху сил у него не остается уже.

Я запомнила — и сейчас сопоставила и тот разговор, и то, как он брал меня ночью, когда все ушли спать давно, и то, как он смотрел на меня напряженно сегодня утром, явно стесняясь своего членика, явно выдохнув с облегчением, когда я не только все сделала по его просьбе, но и сама попросила еще. И сказала себе, что из-за этого стеснения — видно, посмеялся над ним кто-то когда-то зло и жестоко — он даже при своих корешах обнажаться не хочет, хотя им-то его размеры до лампочки. А значит, в их отсутствие я могу сделать так, чтобы он меня захотел — и пусть делает что хочется, и пусть забудет о том, что меня надо охранять, а я придумаю, как сделать так, чтобы уйти.

— Э, миллионщица, хавать хочешь?

Есть хотелось жутко и давно, но я лишь качнула головой, не поднимаясь, как бы успокаиваясь после приключившейся со мной истерики.

— Давай-давай, ты нам здоровая нужна, — настаивал Ленчик, и я приподнялась и взяла из его рук гамбургер и банку пива.

— Мы ее кормим целыми днями — она только у меня цистерну спермы высосала, — сострил толстомордый, и все дружно захохотали, а я делала вид, что не слышу. И откусывала маленькие кусочки, подавляя желание сожрать все сразу, и уже после первого глотка пива показалось, что голова закружилась, и когда доела, легла обратно, уже не слушая их, думая, как себя вести сегодня с Васильком — чего он может хотеть, о чем мечтает в своих поллюционных снах, к каким женщинам привык. Быть самой собой с ним я не могла — он бы не понял, как не понимали и все остальные. Они меня брали так, как пили бы редчайшее и жутко дорогое вино, не осознавая тонкости, не чувствуя специфического вкуса, не испытывая ничего особенного. И сказали бы допив — пойло и пойло, водка лучше. И точно так же они мной уже пресытились, устраивая групповухи просто от безделья и потому еще, что думали, что унижают и ломают меня этим — и страстно желали сегодня вечером поглазеть на стриптизерш в клубе и переспать с кем-нибудь из них.

А я все думала, как реализовать тот первый и последний, возможно, шанс, который выпадает мне сегодня и которым я обязана воспользоваться. И не слышала их уже, не слышала, как они ушли и включился телевизор, и не осознала, что заснула, продолжая размышлять во сне, и дернулась, когда меня ткнули.

— Оглохла, что ли? Кончай спать — заправься вон!

И увидела Василька, показывающего мне на опустевший стол — и на несколько гамбургеров или чизбургеров на нем, все еще в пенопластовой упаковке, и банку пива.

— Давай, ты нам здоровая нужна! — повторил слова Ленчика, но так, словно это его собственные. И сел на кровать и включил телевизор, не обращая, кажется, на меня никакого внимания, просто удерживая в поле зрения, в периферии, пару раз всего обернувшись за то время, что я ела. И сигаретой угостил потом без слов, протянул пачку, показывая, чтобы я подошла и взяла, и когда я полулегла, полусела рядом на широкой кровати, шлепнул меня по попке, заглянув в глаза и ища в них то, что хотел найти. И я прикурила и улыбнулась ему двусмысленно и медленно облизала губы — прием из моего детства, но как раз для него — и спросила: