Александр Тамоников - Тайна затонувшего конвоя

— Одно я точно знаю, — заявил Белый, — учреждение Дальлага под номером тридцать два — четырнадцать. Ветра постоянно, охрана — бешеные псы, кормят мерзостью. Леса там такие, что и за век не вырубить. Крайне не рекомендую, парни.

— На Дальнем Востоке отбывал? — спросил Карась.

— Было дело по нежным годам, — подтвердил Белый. — Угодил туда за попытку убийства сторожа в продмаге. Много не дали — не политический же, а все равно хватило. С тех пор осторожничаю, не блатую, берусь лишь за верные дела. А наше, повторяю, такое и есть. Халява в гости катит, чуешь, Махан? Вы просто берете бабки, а потом, уж будь добр, сведи меня с Сычом. Да не через неделю или, скажем, месяц, а уже сегодня, на крайняк завтра.

— Как навар делим? — Глазки Махана превратились в щелки.

— Поровну, — ответил Белый, — мы тебе не добрые самаритяне, чтобы от своей доли отказываться. Но это щедро, не спорь. Мы за вас все спланировали, подготовили.

— Ладно. — Махан откинулся на спинку стула. — Кто из ваших еще в теме?

— Есть парочка. — Белый сделал неопределенный жест. — Ты же не думаешь, что мы не страхуемся? Но эти люди тебе не конкуренты, их работа закончена. Так идем на дело, Махан? Ты, я, еще кого-нибудь подбери — да толковых, а не тех, кто пальцы гнет, по фене без словаря ботает, а больше ни хрена не умеет.

— Ты сейчас о ком? — вспыхнул Карась.

— Нет, о присутствующих плохо не говорим. — Белый осклабился, выставил на обозрение все свои тридцать два зуба.

Упустить такой куш мурманские уголовники никак не могли. Но случилась заминка. Надо было сообщить об этом тому самому Сычу, получить от него добро.

Белый поглядывал на часы, раздраженно цокал языком. Из комнаты выскочил Карась, за ним удалился Махан. Представитель архангельских воров окутывал себя зловонным папиросным дымом, мрачно разглядывал оленей, вышитых на коврике.

В начале второго часа ночи в комнату заглянул Карась и недвусмысленно махнул рукой. Белый поднялся, пружинистым шагом вышел в коридор. Карась удалялся, шаркая стоптанными подошвами, скрылся за дальней дверью.

Квартира на втором этаже принадлежала явно не пролетарию. Слишком много помещений и переходов. Два пролета скрипучей лестницы, узкая шахта черного хода. В глубине торчал сутулый тип в кепке. У крыльца кутались в балахоны еще двое.

С неба моросило что-то невразумительное, густая влага насыщала воздух. Ночная температура не поднималась выше пяти градусов. Август в Заполярье в победоносный год оставлял желать лучшего.

Из соседней двери, как черт из табакерки, вылупился Махан, за ним еще пара, подошли к Белому.

— Что, Махан, здравый смысл отмечает победу? — насмешливо спросил тот.

— Язык придержи! Мы сами сообразим, что нам делать. С нами пойдешь, Белый. Выгорит дело — отвезем тебя к Сычу, с ним и три свои проблемы. Пошли, телега за углом.

— Волыну верни, Махан, — сказал Белый. — Я вам что, мент ряженый? Что за хрень? Без стволов сами топайте на дело.

Махан поколебался, потом махнул рукой и сказал:

— Хомяк, отдай парню пушку, а то обидчивый он какой-то.

Приземистый субъект с пухлыми щеками извлек из недр фуфайки ТТ, сунул владельцу. Тот забрал свою игрушку, проверил обойму, фыркнул и сунул пистолет в карман.

Мужчины пересекли двор, вышли к углу соседней двухэтажки. Помянутая телега — подержанная «эмка», списанная с баланса какого-то советского или партийного хозяйства, — стояла у края тротуара под согнувшимся деревом. Фонари в округе бездействовали. Не дошли до них руки мастеров коммунального хозяйства. Электричество в домах граждан имелось, но подавалось с перебоями.

— Рассаживаемся быстро! — прошипел Махан. — Протянули резину, мать вашу за ногу! Белый, давай на заднее сиденье. Топченый, чего телишься, причиндалы свои чешешь? Помоги нашему другу.

— Махан, не боишься, что менты эту лайбу остановят? — поинтересовался Белый, влезая в тесный салон. — Это же готовая камера смертников.

— Издеваешься? — вспыхнул Махан. — Ты на номера глянь. На этой лайбе к самому горкому подъехать можно, ни у одной шавки вопросов не возникнет. Говори, куда ехать.

Насчет остановки с шиком у плотно охраняемого горкома Махан явно погорячился. Хомяк, сидящий за рулем, катил по каким-то темным переулкам, ругался сквозь зубы, объезжая еле присыпанные воронки от снарядов. Эти участки напоминали зыбучие пески, способные всосать даже машину.

На заднем сиденье было тесно. Справа Белого поджимал сопящий Топченый, угрюмый сорокалетний молчун. Слева пыхтел и не мог угнездиться Карась. Он то вертел задницей, то чесался, натягивал на уши куцую кепчонку.