Федор Бутырский - Прокурор для Лютого

— Ладно, — поморщился он, — сейчас пацанам позвоню, в машине сидят. Принесут, обождите…

— Ну-ну, — кивнул пахан и, достав «Беломор», смял гильзу старческими пальцами. Макинтош предупредительно поднес зажигалку.

Заводной достал сотовый телефон, набрал номер — через несколько минут в ангаре появился Хвост с небольшим атташе-кейсом в руках.

— Ну, пижон, — ухмыльнулся старый вор, — пацан-то твой в машине сидел, мог и своими ногами дойти позвать его… А ты по «ручнику», а?.. Да и вообще, людей не ценишь: зачем на трассе своих подставил? Зачем столько пшеков вальнул?

— Что поделать, пахан: у богатых — свои привычки, — понимающе вздохнул Макинтош, окидывая вошедшего атлета цепким, внимательным взглядом.

Деньги пересчитали — их было ровно столько, сколько требовалось.

— Кстати говоря, может быть, мы вас и подогреем, — осторожно произнес Коттон, глядя, как ловко Макинтош раскладывает по столу банковские «брикеты» со стодолларовыми купюрами.

— В смысле? — не понял Заводной.

— Наверное, пока тормошить не будем, а, наоборот, вложим в вас лавье: в сырье, людей, производство, прочее, — задумчиво пояснил вор. — Но уже потом, когда раскрутитесь, должны будете сливать не двадцаточку, а много больше.

— А такого уговора у нас не было, — казалось, наркоделец так и не понял, почему в него хотят вложить какие-то деньги.

— Я же говорю: теперь реалии мира очень изменились, — кивнул вор-диалектик. — А потом как-то странно выходит: ведь по идее, мы с самого начала должны были тереть не с тобой, а с твоими хозяевами… А они тебя просто так нам бросили. С нами базлать не хотят, а?..

Наркоделец деликатно промолчал.

— Через месяц встретимся вновь, — деловито подытожил «торпеда». — Думаю, раскрутишься по полной. Перетрем насчет того, что пахан сказал. Не забывай о нас… Мы-то о тебе не забудем.

Мужчины обменялись рукопожатиями — Макинтош, прощаясь с Заводным, отметил про себя, что рука наркодельца какая-то влажная и вялая, словно дохлая рыбина…

Та весна в Варшаве выдалась на удивление теплой. На небе — ни облачка, в воздухе — точно парное молоко разлито, клумбы и лужайки радовали глаз свежими цветами и изумрудной травой.

По историческому центру — Краковскому предместью, левобережной Праге — бродили целые табуны праздных туристов. В основном — немцы, голландцы, бельгийцы. Цокая языками, они то и дело щелкали затворами фотоаппаратов, показывая друг другу наиболее понравившиеся уголки исторического центра города: Колюмну Жигимунта, Бельведерский дворец, памятник Копернику, Барбаканские форты, костел Св. Креста, где похоронено сердце Шопена.

Кофейные ароматы, доносившиеся из маленьких полуподвальчиков-кофеен, невольно манили к себе всех, кто проходил мимо — даже вечно спешащих по своим делам варшавян, не говоря уже о приезжих.

Именно в таком полуподвальчике 8-го мая 1994 года сидел за столиком высокий мужчина в костюме консервативного покроя, галстуке либеральной расцветки и старомодных очках в тонкой золотой оправе. Фасон очков делал их обладателя чем-то неуловимо похожим на генсека Андропова.

Мужчина выглядел задумчивым и сосредоточенным. Не надо было быть большим специалистом в прикладной психологии, чтобы понять причину такого настроения: в руках посетителя кафе шелестела газета «NIE!» — самое скандальное варшавское издание, аналог российского «Московского комсомольца». Главный редактор и фактический хозяин «NIE!», пан Ежи Урбан, не давал пощады никому: ксендзам — католическим священникам, нунцию Папы Римского (и это в католической стране!), депутатам сейма, лидерам парламентской оппозиции, популярным артистам, литераторам и шоуменам — короче, всем, чьи имена были на слуху. Специальная рубрика — «Пан Президент сказал» — посвящалась наиболее скандальным высказываниям самого Леха Валенсы, бывшего электрика Гданьской судоверфи, ставшего волею судеб и профсоюза «Солидарность» главой страны.

На этот раз журналисты не пугали доверчивых читателей ни повальным развратом в среде католического духовенства, ни жуткими выходками «скинов» — польских бритоголовых, ни даже очередными пьяными скандалами с участием президентского сына; почти половина номера была отдана под материалы о русской мафии в Польше.

Злоязычные щелкоперы крыли всех подряд, не взирая на должности и фамилии: «Всеобщая коррумпированность», «Русские бандиты», «Татуированная рука Москвы» — все эти заголовки, не говоря уже о содержании статей, давали понять, что стабильная жизнь в стране, а может быть — и основы государственности Речи Посполитой, теперь зависят не столько от воли паньства, то есть граждан, а исключительно от пришлых уголовников из-за Буга.