Федор Бутырский - Прокурор для Лютого

— Ну, бля… — только и мог выдавить из себя пораженный Чирик; несмотря на то, что теперь его жизни, казалось, ничего не угрожало, руки татуированного тряслись мелкой дрожью.

И тут совсем рядом, над ухом прозвучала фраза по-русски, с характерным московским акающим акцентом:

— Сдрейфили, а?

Чирик обернулся — прямо перед ним стоял невысокий мужчина в строгом костюме: бескровные синие губы, бледное лицо садиста, вкрадчивые кошачьи движения…

— Заводной? Ты?

— Я, я, куда же мне деться, — тот, кого татуированный назвал Заводным, протянул руку для пожатия — не как равный равному, а будто бы делал одолжение. — Так, потом обо всем расскажете… Теперь по-быструхе сматываться надо. Они в Острув-Мазовецкий звонили, тут польских мусоров через полчаса будет немеренно… Ну?!

И хотя времени, судя по фразе бледного, действительно оставалось немного, Чирик нашел в себе силы спросить, осторожно кивнув на ближайший силуэт в пластиковом шлеме:

— Кто это?

— Польский спецназ, специальная антитеррористическая группа, — торопливо объяснил Заводной, поднимая Хвоста. — Потом, потом все базары… Ну, вставай же, вставай… Времени нет.

Внезапно послышался шум двигателя, по звуку — грузовика. Это и был грузовик — темно-синий «вольво» с крытым верхом.

— Так — груз туда перегнать, — Заводной, достав из подмышечной кобуры пистолет, ткнул им в бок дальнобоя. — Чо стоишь?..

Несчастный драйвер от всего пережитого едва не сошел с ума — он был бледен, как смерть, зубы его выбивали крупную дробь, руки тряслись.

— Естем… кировцем… — почему-то по-польски пробормотал он.

— Да и так знаю, что водила ты, а не Лех Валенса, — поморщился бледный. — Давай, помогай… Потом мне свою автобиографию расскажешь…

Спустя пятнадцать минут все было закончено: многочисленные картонные ящики перегружены из фуры в крытый «вольво», трупы полицейских обысканы, конфискованные ими документы забраны.

— А с этим что делать? — Хвост кивнул в сторону водилы-дальнобоя, растерянно стоявшего рядом с открытой дверцей кабины своего «мерса».

— А то не знаешь… Свидетель, — равнодушно кивнул Заводной. — Да и фуру эту на хер сжечь… Наследили, насрали. Следов много.

Хвост потянулся к левой подмышке…

Через минут пять фура пылала. Языки пламени жадно лизали надпись «Совтрансавто», выведенную по всему борту. А рядом с открытой дверцей «мерса», на усыпанном гильзами асфальте, навзничь лежал водила-дальнобой: на лице его застыло недоуменное выражение.

Грузовой темно-синий «вольво» с крытым верхом, взвизгнув тормозами, остановился перед массивными металлическими воротами, подвижная створка которых, приведенная в действие мощным электромотором, отъехала в сторону, и тяжелая машина плавно вкатила во двор.

Во всем Белостоцком воеводстве нельзя было отыскать места более унылого, чем это. Земля без признаков какой-либо растительности, ржавые, помятые кузова КРАЗов, перевернутая темно-зеленая БМП со снятыми колесами и без пулеметной башни, разбитые аккумуляторы, обрывки кабелей — так выглядел внутренний двор.

Лет десять назад тут была советская военная база. После распада Варшавского Договора войска были выведены на Родину, а недвижимое имущество — брошено. И хотя сразу после проводов «оккупантов» власти воеводства предлагали купить то, что осталось от базы, местным бизнесменам по самой бросовой цене, охотников так и не нашлось. Земля, отравленная мазутом, кислотами и ракетным топливом, свалка отслужившей свое боевой техники, развалины ангаров, казарм и боксов, изрытый траншеями и воронками танкодром, отравленный ядохимикатами искусственный пруд — на обустройство такого «хозяйства» потребовались бы многие сотни тысяч злотых.

Место это давно уже считалось недобрым, а в темное время суток — и небезопасным. Даже молодые паны и паненки из ГКСа, польского колхоза, редкие огоньки которого мигали невдалеке, предпочитали обходить стороной бывшую базу братьев по оружию, будто бы тут обитал сам Пан Дьябул; люди же пожилые, все как один — добрые католики, еще хорошо помнившие буйный гарнизон, глядя на развалины, сразу же отводили взгляд на кресты облупленного костела, бормоча привычное: «Матка Боска-Ченстоховска, зьлитуйся над нами, а над москалями як собе хцэш!»

Однако бывшая военная база была обитаема: по крайней мере, теперь.

Темно-синий грузовик «вольво» с крытым верхом, проехав между двумя заржавленными остовами грузовиков, остановился.