Владислав Ахроменко - Закон-тайга

— Если ты не наградил. Или муж-идиот. А она хоть темпераментная?

— Да по десять раз подо мной кончает! — честно глядя в глаза Михалычу, соврал Киселев — видимо, желая прослыть эдаким Григорием Распутиным.

— Так что, — цинично продолжал зоновский Боткин, — давай по бартеру. Я тебе списываю спирт, что ты мне должен, конечно без учета сегодняшнего, а ты мне подгоняешь ту красючку.

Радостная улыбка заиграла на лице кума.

— Михалыч, спасибо, родной, благодетель. — Начальник оперчасти даже не подумал, что за жену прапорщика можно было бы договориться и без НЗ.

— А теперь говори — зачем пришел?

Кум понизил голос до доверительного шепота и, оглянувшись по сторонам, произнес:

— Мне бы больничный…

— Один день — литр спирта.

— Что-то дорого…

— Такса, — равнодушно пояснило светило, хитро прищурив один глаз. — Я со всех так беру.

— А направление в Хабару? Сколько за это возьмешь, Михалыч?

— В госпиталь?

— Ыгы.

— Обследоваться?

— Ыгы.

— От чего?

— Да от чего угодно!

Михалыч хитро прищурился:

— Импотенция — пойдет?

— Да не издевайся ты… У Красноталихи спросишь, какой из меня импотент.

Старик, взяв со стола тупой ржавый скальпель, которым недавно удалял одному акробату фурункул на ягодице, задумчиво почесал им в волосатом ухе.

— Не переживай, напишу, что с почками проблемы.

Кум сглотнул слюну.

— Сколько?

— Ну, это будет… это будет… Ящик сгущенки, ящик тушенки, желательно китайской, "Великая стена", ну и… — по тому, что кум не испугался, Михалыч уже понял, что список можно продолжить, — и твой японский двухкассетник… со всеми кассетами.

Двухкассетник был гордостью кума и, можно даже сказать, дорогой памятью. Именно под музыку, льющуюся из мощных динамиков этого дивного чуда азиатской техники, Киселев совершил выдающийся подвиг: трахнул жену самого хозяина Герасимова.

Однако делать было нечего…

— Ладно, бери, хрен с тобой, — тяжело вздохнул он, рассчитывая купить в Хабаровске еще лучший.

Как бы то ни было, но желанное направление было получено — через час Киселев, расплатившись с Михалычем и забежав к Красноталь предупредить, что на время отсутствия у него будет заместитель в лице начальника медсанчасти, счастливо теребил волшебный бланк в кармане кителя, трясясь в служебном «газончике» по направлению к железнодорожному полустанку, и размышляя, как замечательно проведет он время в краевой столице…

Вор в законе Астра, сидя за столом в тесной, жарко натопленной каптерке, задумчиво уставился на корешок знаменитой работы немецкого философа-идеалиста Артура Шопенгауэра "Мир как воля и представление". Вообще, смотрящий зоны всегда с огромным уважением относился к классической немецкой философской школе девятнадцатого века. Правда, ему по нраву пришлись и опусы Виктора Пелевина. Сейчас он читал "Жизнь насекомых" и даже что-то подчеркивал.

За этим замечательным занятием и застал его «торпеда» Матерый.

— Пахан, бля, да тут такие дела…

— Что за дела? — Карандаш Астры стремительно летал по строчкам.

— Кум в штаны насрал и с зоны свалил. На «кресте» у Михалыча за лярву Красного (это была кличка прапорщика-контролера Красноталя) и еще за ящик китайской тушенки "Великая стена", ящик сгущенки и двухкассетник «Шарп» купил у него направление в Хабару, в госпиталь, и сбежал, бля, — отрапортовал Матерый. — Надолго, если не совсем с концами.

— Кто сказал? — поинтересовался пахан, грызя карандаш.

— Сам Красный и сказал… Мы ему ножички на продажу отдаем, которые мужики на промке делают, а он нам за это — анашу, водку, чай и любую информацию. Ты же знаешь… Ну и че теперь?

Вор поднял голову.

— Ну, сбежал и сбежал… Чего суетишься? Одним ментом больше, одним меньше. А меньше на зоне ментов — чище воздух.

"Торпеда" наморщил лоб, осознавая услышанную фразу насчет связи между уменьшением ментов и чистотой воздуха, — вне сомнения, из-за краткости и емкости она могла претендовать на афоризм.

— Экология называется… Знаешь такую науку? — вздохнул вор.

— Но ведь «мусора», бля, борзеют… А все из-за сук, козлов этих. (Наименование парнокопытного животного на фене также могло означать стукача). Расплодили, бля, паучин…

Утверждение Матерого было истинной правдой: в последнее время тут, на зоне, несмотря на видимый бардак, начинался самый настоящий беспредел. По утрам похмельные менты — как правило, молодые офицеры, злые, как собаки — придирались ко всем без исключения: в ПКТ, в БУР можно было загреметь за плевок на землю, за не снятую перед начальством шапку, просто за косой взгляд…