Владимир Гриньков - Президент не может умереть

— Подготовлены материалы к очередному заседанию Политбюро, — доложил помощник, склоняясь над бумагами. — Будет рассматриваться вопрос о повестке дня Пленума…

Он поднял голову и обнаружил, что глаза Генерального крепко закрыты. Он привстал на стуле встревоженно, но Генеральный вдруг сказал, не открывая глаз:

— Давай все на завтра. Хорошо?

Помощник снова наклонил голову, словно больной мог его видеть, попрощался и вышел.

И только теперь человек, лежавший без сил, вспомнил то, что хотел сказать, — необходимо заняться подготовкой нового двойника для президента Фархада. Тот, прежний, погиб, и нет никакой уверенности в том, что не будет нового покушения. Фархад, конечно, строптив, иной раз действует не так, как того от него ждут, но другого президента нет. Пока нет. И если с ним что-то случится, неизвестно, куда повернет Джебрай. Если к власти прорвется Бахир — он в считанные дни найдет общий язык с американцами. Фархада следует беречь. Пусть этим займется КГБ.

С этой мыслью Генеральный уснул.

Той же ночью он скончался от короткого, но жестокого приступа сердечной недостаточности.

Невысокое солнце еще не слепило, но Абдул все-таки надел темные очки, опасаясь, что его могут случайно опознать. Машину он остановил метрах в пятидесяти от места и показал Амире через лобовое стекло:

— Вот та лавка, видишь?

Она молча вышла из машины и двинулась по тротуару. Президентский дворец с другой стороны площади подозрительно разглядывал ее своими темно-бронзовыми глазницами.

В лавке было пустынно. Пара покупателей, хозяин — и больше никого. Амира прошлась вдоль прилавка. Хозяин бросил на нее быстрый взгляд и отвернулся. Один из покупателей отсчитывал мелочь, готовясь расплатиться.

Амира скосила глаза. Сквозь витрину виднелись массивные ворота дворца, наглухо запертые сейчас. Хлопнула дверь. Амира напряглась и огляделась. Теперь в магазине, кроме нее и хозяина, никого не было.

— Что вас интересует? — спросил лавочник, направляясь к ней вдоль прилавка. Он заметно прихрамывал.

— Ничего, — покачала головой Амира. — Здесь нет того, что я ищу.

— А что вам нужно? Вы можете сделать заказ и зайти за товаром позже.

— Нет-нет, спасибо, — ей стало не по себе, и она поспешно выбежала из лавки.

— Ну, что? — спросил Абдул.

Амира захлопнула дверцу.

— Лавка как лавка. Дворец как на ладони.

Абдул развернул машину.

— Лестницу на второй этаж заметила? — поинтересовался он.

— Да.

— Мы по ней поднялись в прошлый раз.

Амира вздохнула.

— Может быть, мы напрасно пытаемся начать с того же самого места? — проговорила она с сомнением.

Военный на обочине властно и требовательно поднял руку. Абдул притормозил. Внешне он оставался спокойным, только скулы напряглись и заходили.

— Подвезете до рынка? — спросил офицер, приоткрыв дверцу.

— Мы в другую сторону, земляк, — пожал плечами Абдул и поспешно тронул автомобиль.

— Нет, все верно, — произнес он так, словно их разговор и не прерывался. — Ты сейчас рассуждаешь, как любой бы рассуждал на твоем месте: нелепо предполагать, что террористы снова попытаются воспользоваться тем же окном. Они не ждут нас там, ясно? Фактор внезапности.

Он помолчал, задумчиво глядя на дорогу.

— Это идеальное место для стрельбы. Ворота прямо напротив. Когда предатель выезжает на площадь, водитель притормаживает перед воротами, а затем не сразу успевает набрать скорость… И в эту минуту…

Тут Абдул засмеялся, вообразив, как в службе безопасности будут рвать волосы на голове.

— …Дальше все, как и в прошлый раз, — сносим гранатой заднюю стену лавки и испаряемся раньше, чем они сообразят, откуда стреляли.

— Ему досталось тогда, — сказала Амира.

— Кому?

— Хозяину лавки. Я заметила, он хромает.

— Жаль, — произнес Абдул бесстрастно. — Но предатель-то жив, и мы должны его уничтожить. Все остальное — несущественно…

Амира почти не слышала этих слов, потому что поймала себя на мысли, что их осталось только двое, и некому, кроме них, сделать эту грязную работу. Одни в целом мире, кто способен добраться до Фархада.

Отныне Хомутов почти ничего не вычеркивал из списков, подготовленных для него Хусеми. Он пытался вникнуть во все с дотошностью студента-первокурсника, свято верящего в силу разума и возможность постичь тайны всего сущего. Он втягивался в новую жизнь постепенно, стараясь не принимать поспешных решений, но и не уходя от них, и единственное, что его тревожило, — никто не мог подсказать ему, как действовать, он двигался наощупь, исподволь присматриваясь к обступившей его жизни.