Владимир Гриньков - Президент не может умереть

— Естественно, не нравится, — Сурков решился. — Я располагаю информацией о том, что вы и этот самый одиозный Хомутов…

Он замялся, не рискуя продолжить, но оба уже знали, о чем речь.

— Именно. Я и этот самый Хомутов! — продолжала дерзить Людмила. — А разве — нельзя?

Сурков опустился в кресло, развел пухлыми руками:

— Нельзя, как видите. Тем более, что Хомутов этот отличился…

— Каким же образом?

— Вы же знаете — его спешно этапировали в Москву.

— Ложь! Хомутов находится в Джебрае! Никто и никуда его не «этапировал», как вы выражаетесь.

— Вот как? — изумился Сурков. — Вы заблуждаетесь, уверяю вас. Полковник Гареев…

— Так это он рекомендовал вам со мной провести беседу?

— Если бы беседу! — сокрушенно развел руками Сурков. — Меня обязали отправить вас в Союз.

Это прозвучало как гром среди ясного неба.

— Но почему? — только и нашлась спросить Людмила.

Сурков снова развел руками, давая понять, что эти вопросы не в его компетенции.

— Так, значит, это Гареев?

— Нет, нет, — поморщился начальник госпиталя, поняв, что наговорил лишнего.

— И под каким же предлогом вы меня э-э… этапируете? — прищурилась Людмила.

— Этого не требуется, — буркнул Сурков. — Отправлю — и все.

Оба они отлично знали, что так и будет. Людмила собралась сказать еще что-то, но не успела — зазвонил телефон. Сурков снял с рычага трубку, как бы отгораживаясь ею от нее, завершая разговор. Однако, вникнув в то, о чем говорили на другом конце провода, начальник госпиталя изменился в лице. Казалось, трубка начала жечь ему руку, и когда он бросил ее и повернулся к Людмиле, взгляд его блуждал. Пауза длилась всего мгновение, после чего Сурков сказал:

— Вы, если не ошибаюсь, работаете в хирургическом? Ступайте к себе, готовьте операционную.

— Вы же меня три минуты назад уволили! — напомнила Людмила почти насмешливо, но добавить ничего не успела, потому что Сурков вдруг надрывно заорал на нее:

— Делайте, что говорят! Совершено покушение на президента страны! Масса жертв! Сейчас начнут доставлять пострадавших!

Никто больше не тревожил Хомутова. Он успокоился И принялся обдумывать положение, в котором оказался. Чтобы принять решение, времени почти не требовалось. Все было очевидно — надо уходить. Не сейчас, ближе к ночи, когда стемнеет. Выбраться из дворца незамеченным, а затем в посольство. Гареева, судя по всему, больше нет в живых, но кто-то же должен знать о нем, Павле Хомутове. В ту же секунду он спохватился: никто из советских в Джебрае не поставлен в известность, только Гареев знал о существовании двойника. Но это открытие его не слишком озаботило — в конце концов, свяжутся с Москвой, все выяснится.

Вспомнив о предстоящем побеге из дворца, Хомутов воспрянул духом и ободрился. У него еще оставалось время до сумерек, и он стал неспешно бродить по комнатам, еще хранившим атмосферу чужой, неведомой жизни. Сразу за кабинетом, куда он попал поначалу, располагался большой зал, служивший как бы продолжением кабинета, но менее официальным, — здесь можно было расслабиться на кожаных подушках диванов, освежиться фруктами. Вероятно, Фархад принимал здесь гостей, когда хотел создать непринужденную обстановку. Далее анфиладой тянулись несколько комнат равной величины, отличающихся только интерьером. Они были словно настроены на определенное состояние духа хозяина — от делового и жесткого до полного восточной неги. Открыв двери последней из них, Хомутов увидел необъятных размеров кровать, кресла, обитые алым атласом, огромные зеркала — это была спальня.

Хомутов двигался, с интересом разглядывая обстановку и мелочи, но ни к чему не прикасаясь, потом погрузился в кресло, вытянув ноги и прикрыв глаза. Он был чужим здесь, в этих стенах, и не претендовал ни на что — единственное, что ему требовалось — дождаться сумерек. Он попытался подремать, чтобы скоротать время, но ничего не вышло — нервы были слишком напряжены. Так он и просидел в кресле до захода солнца, настороженно вслушиваясь в шорохи и отголоски дальних шумов.

Когда опустилась темнота, Хомутов поднялся и осторожно проследовал через все комнаты, не зажигая света, пока не добрался до кабинета. Теперь оставались только приемная и нескончаемые коридоры. Он припал ухом к двери, пытаясь различить, есть ли кто-либо за ней. Ничего не услышав, осторожно отпер замок, приоткрыл створку. Перед ним была пустая приемная. Свет имелся, но приглушенный, сероватый. Хомутов тенью скользнул к следующей двери — и очутился в коридоре.