Валерий Примост - Приднестровский беспредел

— Разве плохо, что…

— Плохо. Моим детям нужен другой отец… Не такой, как ты… Мы хорошо провели время вместе, мы хорошо спустили пар, расслабились. Хватит.

Миха совсем растерялся. Он вдруг до боли резко понял, что для него этот месяц был не просто спусканием пара. И тогда он сбивчиво попытался объяснить Хельге, что чувства, которые он испытывает…

— Не надо. Все равно это бесполезно… Собирайся, я заказала тебе такси…

«Значит, все это было не на самом деле, не по-настоящему… Значит, ты все время притворялась… Значит… Какая же ты сука!..»

И потом пришло такси, и Миха сел в него, и он чувствовал себя презервативом, который после использования выбросили на улицу, в грязь.

В тот же день Миха покинул Вильнюс. И именно тогда в его жизни начался, как он говорил, «бомжевской» период. А в марте, когда загрохотала война в Приднестровье, он подался туда. Потому что больше уже деваться ему было некуда.

Когда шли с обеда, опять заговорили румынские минометы. Миха брел вторым. Впереди тяжело шагал Петрович. Сзади — еще человека три-четыре. Услышав знакомый свист, Миха привычно нырнул головой вниз за дерево. «Есть контакт!..» Еще в полете он услышал сильный взрыв совсем рядом. Почувствовав под животом холодную, твердую землю, Миха осторожно выглянул из-за ствола. То тут, то там с грохотом взрывались мины, расшвыривая во все стороны осколки и комья земли. Петровича нигде не было видно.

«Ебтать, да где ж он?..» — с раздражением думал Миха, внимательно осматривая пологий склон перед собой. Нигде ничего. Он оглянулся назад. «Вон Митяй… Гарун… Дегтярь… Вон Чабан… Тут, вроде, все… Блин, да куда ж Петрович подевался?..» А Петрович просто пропал. Исчез, не оставив никаких следов. «Нет, ну так же не бывает!.. Даже если бы убило, так хоть труп остался бы… или, на худой конец, обрывки, ошметки, кровь…» Миха снова тщательно оглядел каждую деталь пейзажа. «Испарился он, что ли?..»

Когда обстрел ослабел, Миха вылез из укрытия и начал методично обыскивать местность.

— Чего потерял, братуха? — нетвердым голосом спросил подошедший Митяй. За ним следом показались остальные.

— Мужики, Петровиче никто не видел?

— Нет… Не видели…

— Да куда же он, мля?..

Ополченцы рассыпались по склону. «Петрович!.. Петрович, вылазь, хорош спать!..»

Петрович не вылазил.

— Блин, ну нормальная херня! — раздраженно рявкнул Миха. — Петрович, где ты? Пет… — он сразу же узнал эту старенькую выгоревшую пилотку без звездочки, болтавшуюся на ветке. «Мама моя…»

В молодой реденькой траве у дерева был выжжен большой черный круг. Землю в этом круге покрывала… — Миху немедленно вырвало — землю покрывало то, что осталось от Петровича. Не куски, даже не кусочки, — пыль, мельчайшая кровавая пыль, бриллиантово переливавшаяся на солнце, сладко пахнувшая смертью…

Рядом вырвало Митяя.

— Прямое попадание, — сообщил спокойный как матрас Чабан. — А потом гранаты в «лифчике» сдетонировали… Вонять будет — мраки… И не соберешь ведь!..

Ему никто не ответил. Гарун с Дегтярем торопливо устремились к окопу, подальше от этого кошмара, за ними, пошатываясь, побрел белый, как простыня, Митяй. Следом за Митяем угреб Чабан, равнодушно матерясь себе под нос.

Миха — остался. Пересиливая себя, он присел на корточки над останками Петровича и закурил. Ему было плохо, страшно и противно, но он сидел, покачиваясь, с отвращением тянул сигарету и заставлял себя внимательно разглядывать то, что было перед ним. Он ненавидел запах крови, но тем не менее втягивал и втягивал его ноздрями, пил, глотал, борясь со спазмами в обезумевшем желудке.

Вся штука была в том, чтобы привыкнуть, притерпеться к этому ужасу. «Мы боимся этого, потому что представляем себя в таком виде… и потому что человеческая жизнь еще что-то значит для нас… У меня этого не должно быть. Я — солдат…» В глазах поплыли оранжевые искорки. «Смотри, сука… Любуйся… Ты должен уметь смотреть на это спокойно…»

Потом Миха вспомнил Петровича. «Вот ты, засранец, и отвоевался… Добродушный пугливый старпер с теплыми носочками в „сидоре“…»

Сигарета закончилась. Он в последний раз затянулся, отбросил окурок и продолжал смотреть.

Сегодня румыны поперли в атаку днем. Миха, который ориентировался на поле боя уже гораздо лучше, чем вначале, внимательно и даже с каким-то нездоровым интересом наблюдал из-за бруствера за их передвижениями. Оказалось, что он научился просчитывать действия противника на пару ходов вперед. Тем более, что тактика румынов из боя в бой оставалась практически неизменной. Пехота, как правило, редко двигалась в лоб, через персиковый сад, своим ходом: пространство между деревьями давным-давно было заминировано и сепаратистами, и румынами вдоль и поперек, заминировано совершенно бестолково, часто по тяжелому пьяному делу. Поэтому соваться в сад пехом рисковали только диверсанты — вроде «скорпионов» или «бурундуков» — или снайпера. Обычно прямо, между деревьями, или с левого фланга, из-за сада выруливали бэтээры, на бешеной скорости мчавшиеся к окопам ополченцев и в нескольких десятках метров сбрасывавшие десант. Справа, на поле, отлично подходившем для атак тяжелой гусеничной бронетехники, действовал чертов танк, который никак не удавалось подбить. Все это поддерживалось огнем минометов, пушек и сопровождалось совершенно бестолково запускаемыми с того берега ракетами «алазань».