Евгений Сухов - Чужой своим не станет

Присев на стул, Тимофей Романцев подробно пересказал события последнего дня. Полковник Русовой выглядел задумчивым.

– Значит, действуют под видом конвоя… Хитро придумано! Так они по всем тылам могут пройти, и их никто не остановит. Сегодня же полученные данные нужно передать всем военным подразделениям. Знаешь, я уже давно собираю картотеку на всех предателей, диверсантов, полицаев, агентов Абвера и хочу тебе сказать, что кличка Рыжий мне уже встречалась… Причем трижды. Один Рыжий, выпускник «Яграйнзатц-Балтикум», был заброшен в прифронтовую зону в сорок третьем. Следы его затерялись, найти нам его не удалось… Другой Рыжий, бывший старший лейтенант Красной армии Сидорчук Богдан, был задержан нами с полгода назад во время проверки документов. Выпускник разведывательной школы «Валли». На допросах поведал нам очень много интересного о самом органе «Валли», о его сотрудниках, а также рассказал об абверовских агентах, работающих в частях Красной армии. Благодаря его показаниям нам удалось арестовать восьмерых шпионов, трое из которых находились на офицерских должностях. Вот так-то… Есть еще один Рыжий, о котором я слышал из разных источников… Как он выглядит?

– По показаниям Полины, он – высокий, черноволосый. На правой руке наколка.

– А на кисти написано «Север»? – тотчас спросил Русовой.

– Да, – удивленно согласился Романцев. – Вы его знаете, товарищ полковник?

– К сожалению, лично познакомиться пока не удалось, но очень надеюсь с ним встретиться. Очень рассчитываю, что наша встреча состоится в самое ближайшее время. Тот еще зверь! Настоящая его фамилия Рыжков, отсюда псевдоним Рыжий. Есть у него и другие клички: Дятел, Верзила, Бульба. Участвовал в диверсиях под фамилиями Посевин, Иванчук, Курехин. Это только те фамилии, о которых знаю я, но в действительности их гораздо больше. И биография у него будет значительно богаче. По нашим оперативным данным, он сумел уклониться от военного призыва и изъявил желание добровольно служить немцам. Сначала выслуживался в лагерной полиции, прославившись особыми зверствами над военнопленными. Затем был командиром полицейского взвода – проводил облавы на базарах, в населенных пунктах. Конвоировал заключенных и приводил в исполнение приговоры. Одно из его любимых занятий – достреливать раненых. Для этого он даже спрыгивал в ямы и добивал стонущих. Немного позже он попал в поле зрения «Бранденбург-800». Для более тщательной проверки был направлен в особый офицерский лагерь 3А в небольшом городишке Ауккенвальд под Берлином. Удачно прошел проверку и был направлен в первый батальон. А в «Бранденбурге» просто так не держат, отбор там особенный. Думаю, остальные диверсанты в группе Штольце подготовлены не хуже. Так что противник нам достался нешуточный. Значит, им поставлена какая-то очень серьезная задача. Группу нужно обнаружить в ближайшие сутки! Сейчас отдам распоряжение, чтобы к прочесыванию подключился запасной полк. Лучше, конечно, их взять живыми. Но такие, как этот Штольце и Рыжий, просто так не сдаются…. При оказании сопротивления – уничтожить! Не хочу, чтобы из-за этих нелюдей мы еще кого-то потеряли.

Группа гауптштурмфюрера Штольце продолжала углубляться в чащу. Шли вдоль нешироких ручьев, берега которых поросли густой высокой травой; обходили стороной встречавшиеся на пути хутора, охотничьи заимки, где могли находиться люди.

Остановились в лесной глуши: с одной стороны – глубокий заросший овраг, из которого во все стороны топорщилась лещина, с другой – валом напирал темный лес.

– Доставай рацию и передавай в Центр, – скомандовал Штольце радисту. – Текст таков: «Фредерику. Прибыли на место. Приступаем к исполнению задания. Заубер».

Радист Замбер распаковал рацию, скоренько приладил антенну на ближайшее дерево и надел наушники. Раздались привычные эфирные шумы. Медленно повертел ручку, пытаясь отыскать нужный диапазон и еще через минуту услышал позывные щелчки.

Зашифровав текст, застучал телеграфным ключом.

Гауптштурмфюрер Штольце сидел немного в сторонке и задумчиво курил, уставившись на могучую сосну и щурясь от едкого серого дыма. С некоторых пор ему стал нравиться русский табак – горький, жгучий, такой, что раздирал глотку. Немецкий табак, приправленный различными ароматами, не шел ни в какое сравнение с махоркой.

Он не спешил расставаться с окурком, и огненный кружочек зло пожигал пальцы. Гауптштурмфюрер щурился от едкого дыма, как кот, сидящий на солнышке, осознавал, что в табаке осталась самая сладость, которую следовало непременно докурить.