Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

— Спасибо, Ирочка…

Сколько себя помнила Ирина, поднималась по служебной лестнице таким вот методом, вернее, в управлении, где она работала, сложился определенный «постельный», а чаще всего «настольный» стиль повышения: начальник — подчиненная, и из этой колеи не выбьешься, из нее один путь — на обочину. К тридцати пяти годам порой чувствовала себя задолбаной курицей — но с приличным местом на насесте. Часто задумывалась о семье, ребенке, но также сообразно текущему моменту: ну поднимешь хвост, примешь подобающую позу, выкатишь наружу яйцо, сядешь на него; а думы какие-то злые, не сегодня так завтра надоест, клюнешь родное яйцо покрепче, забросаешь навозом — и снова к прежней жизни с прежними злыми мыслями, — порой тоскливо, зато без обузы.

Невесело…

Венедиктов лично контролировал работу «пятерки», если у Рожнова были досье на каждого члена группы, то генерал обладал личным делом на самого полковника, куда заносил донесения своего личного агента, которая в данный момент заботливо предлагает ему печенье.

Он повторился, на этот раз отказываясь:

— Спасибо, Ира, — а про себя отметил, что сумел восстановиться в довольно короткие сроки: если бы не поджимало время, он, допив чай, возвратился бы с женщиной в спальню. Эта красивая тридцатипятилетняя женщина умела заводить его так, как ни одна более молодая. «Опыт, женственность, — пытался рассуждать генерал, — сексапильность, что там еще?..» Похоже, ничего; не забывал он отметить и себя, самодовольно вспоминая трепещущее под ним тело женщины, ее закрытые глаза и плотно стиснутые зубы. Вот сегодня он просто измотал ее на нет.

Обычно они встречались после проведенных группой Шустова операций, если таковые долго заставляли себя ждать, генерал, чувствуя в наступившей паузе свою недоработку, навещал подчиненную «вне плана».

С хорошим настроением он покинул квартиру Ирины. А та, оставшись одна, сменила постельное белье и, задумавшись, присела на кровать. Что-то беспокоило ее в работе группы Олега, но что, сказать себе не могла. Также не могла поделиться своими тревогами с Венедиктовым. Вполне возможно, они беспочвенны. Однако ей придется ждать, наблюдать и делать выводы — а этому агент генерал-майора ФСБ Венедиктова, была обучена.

Валентина Ширяева поправила прическу и постучала в косяк обитой дерматином двери начальника следственного управления прокуратуры Александра Котова и, не дожидаясь ответа, шагнула в кабинет.

За столом расположился крупный мужчина. Его волнистые волосы тронула седина, неприветливое лицо было обращено в сторону двери, нахмуренные брови грубо вопрошали: «Чего надо?»

— Здравствуйте, Александр Сергеевич, — приветствовала хозяина кабинета бывшая судья. — Я — Ширяева Валентина Петровна. Извините, что без предупредительного звонка.

Котов, смягчаясь, кивнул на стул, молча предлагая гостье сесть. День начинался хорошо: к нему предупредительно постучались, вежливо поздоровались, цивилизованно извинились. Оставалось услышать только благодарность. И он почувствовал прилив сил, когда Ширяева поблагодарила его, присаживаясь напротив.

— Слушаю вас, — басовито проговорил Котов, поправляя на носу очки в роговой оправе и с интересом рассматривая гостью. Он слышал о судье Ширяевой, пару раз видел, не удосужившись запомнить ее внешность. Хотя внешности в то время у Ширяевой не было никакой — хватило двух беглых взглядов, чтобы убедиться в этом. Сейчас Котов убеждался в обратном.

— Я к вам по поводу работы, — начала Валентина, разглядывая Котова и на первых порах пытаясь придать разговору непринужденный характер, располагая к себе начальника следственного управления. Судя по его благодушному виду, ей это удавалось: она улыбалась, насколько позволяла ситуация; он приподнял уголки губ — насколько позволяли мышцы лица. — Я подала в отставку и теперь осталась без средств к существованию.

— Пардон, — извинился Котов, — я не совсем понимаю.

Ширяева правильно поняла его легкое недоумение и пояснила:

— Дело в том, что у меня десятилетний стаж работы следователем — в составе прокуратуры и милиции.

Память возвращалась к Котову быстро, он вспомнил, что Ширяева действительно работала следователем, но ее облик, последние годы омраченный судейской мантией, затмил все, что было до этого; складывалось впечатление, что Ширяева родилась в мантии, вместо погремушек играла судейским молотком, а родители читали ей своды законов; укладываясь спать, она смотрела детскую сказку «Человек и закон».