Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

— Слушай, ты! — терпение Шустова лопнуло. Теперь он злобно смотрел на своего бойца. — Иди-ка ты…

— Куда? — прищурился Сергей, не меняя позы.

Шустов неожиданно приблизился к парню, сильно сжал ему руку и еле слышно прошептал:

— Сходи к соседу Ширяевой, расскажи ему, кто ты. Может быть, он тебе поверит?

Несмотря на то, что Олег говорил тихо, в его голосе прозвучали нотки угрозы.

Он отстранился от товарища и улыбнулся.

— Вот и все, Сергей. Наша прогулка окончена.

Белоногов ответил натянутой улыбкой.

Друг к другу они могли испытывать любые чувства, но на этапе подготовки и проведения операции это была команда. Невозможно хоть сколько-нибудь дать определение такому состоянию, можно лишь провести параллель или сравнить, например, с обычным силовым подразделением специального назначения, где среди бойцов не существует пресловутой идиллии. Когда идут на задание — да, происходит единение, каждый надеется на себя и товарища. Известны лишь единичные случаи, когда по причине лютой ненависти в бою кто-то получал пулю в спину. Но и на это существует более-менее вразумительный ответ, напрямую касающийся расстройства нервной системы, психоза и так далее. И таких ситуаций можно избежать, существуют довольно действенные способы, когда командир или кто-то из товарищей вовремя докладывает начальству о зарождающейся ненависти и участившимися, казалось бы, беспричинными нервными срывами. Такое случается оттого, что бойцы в основном живут ожиданием, а после ходят рука об руку со смертью.

Продолжая улыбаться и покачивая головой, Сергей шел чуть позади командира и поравнялся с ним, когда они вышли на широкую аллею.

Белоногов придавал состоявшемуся разговору с командиром большее значение, чем сам Олег. Шустов был более опытен; хотя знал наверняка, что беседа не принесет положительных результатов. Но указать на слабые места товарища Шустов был обязан. Он мог встретиться с Рожновым и попросить полковника убрать из отряда Сергея. Не сделал этого потому, что Белоногов был нужен ему: Сергей играл в отряде роль буфера, но главная причина заключалась в том, что он был самым молодым. Он был также опытным, но тот же Яцкевич или Оганесян на заданиях или на стадии подготовки невольно выступали в роли наставников, сами действовали, словно демонстрировали свое мастерство, учили быть беспощадным, хладнокровным.

Вся ответственность за Сергея лежала на Шустове, так как он предложил Рожнову кандидатуру Белоногова. Он не услышал от начальника возражений — подбирать команду и работать с ней именно Шустову, несмотря на то, что Костерина, к примеру, нашел сам Михаил Константинович. А в случае провала никто не будет искать виноватых, каждый получит то, на что, собственно, не было и расчета.

Последняя фраза, которую долго мусолил про себя Шустов, была, может быть, основной, учитывая специфику отряда, она была противоречивой, но именно в ней лежали ответы на все вопросы. Они не имели права на провал; что будет, если они вдруг потерпят фиаско — никто старался не думать.

Шустов сел в машину, окинув Сергея ироничным взглядом: «Борец за идею…» — и в который раз покачал головой.

Белоногов не смотрел на командира, иначе бы он увидел откровенную насмешку на его лице.

Он ждал, когда Олег заведет двигатель и тронется с места, но командир сидел за рулем, бросая иногда взгляд на часы.

Прошло пять минут, и Сергей понял причину, по которой Олег медлил: позади скрипнули тормоза, задняя дверка подъехавшей машины открылась, в салон протиснулся Андрей Яцкевич и Норик Оганесян.

Белоногов послал на командира осуждающий взгляд: «Коллективное воспитание…» И вслух добавил:

— Зачем ты так, Олег?

Вместо него полушутливой фразой ответил Оганесян:

— Надо, Серый, надо.

— Значит, вы за моей спиной…

— А ты как думал? — перебил его Яцкевич. — Мы играем во взрослые игры. А к любой игре надо относиться серьезно. Я не хочу, чтобы в один прекрасный момент кто-то не прикрыл мне спину, пустив слюни.

— Все, я ухожу из отряда! — вспылил Сергей.

— Сначала выйди из машины.

Белоногов резко повернулся в кресле и ожег Яцкевича взглядом. Пальцы его сжались в кулак.

— А ты не хочешь выйти со мной?

— Пошли! — Яцкевич схватился за ручку и открыл дверцу.

— А ну-ка хватит! — осадил их Шустов. — Сидите на месте!

— А чего он?.. — у Сергея не хватило слов. Невольно его нижняя губа выдвинулась, выражая детскую обиду.

— Яцек прав, — жестко произнес Олег. — Тебе надо учиться у него. У Норика, Тимофея. Убей в себе жалость, Серега.