Михаил Нестеров - Убить в себе жалость

Это уже потом, когда в газетах стали печататься объявления о снятии запоя на дому, она вызывала сомнительных лекарей, и они на заре нового тысячелетия и на закате старого отвергающие сульфазин, ставили больному систему, вместо стойки вешая пузырек с лекарством на швабру.

Колокольчик…

Он шарил рукой по столу в поисках колокольчика. Неужели подобный бред может явиться на трезвую голову?

Курлычкин выпил холодной минеральной воды, прошелся по кабинету, отчего-то опасаясь посмотреть в окно — дурацкая привычка, зародившаяся в один миг, когда он психанул и рванул с окна жалюзи.

Нет, он не открыл для себя новый мир; несмотря на ясную погоду, в его представлении на дворе было серо и уныло: бесцветные корпуса школы и детсада, дорога цвета обескровленного трупа, тусклый забор и такие же неприглядные трубы городской теплоэлектроцентрали, видневшиеся вдали.

Конечно, не безрадостный вид притягивал к окну Курлычкина, а саднящая душу тоска по сыну; неизвестность больно долбила сверху. Он оказался таким же серым и опустошенным. Он ждал Максима, просто обязан увидеть идущего по дороге сына, и окно притягивало его как магнитом.

Курлычкин не мог предположить, что беда когда-нибудь коснется его головы, а ведь предупреждающий звонок дал знать о себе, когда Максим оказался за решеткой. Все произошло глупо и быстро: девушка, которую он изнасиловал, заявила в милицию спустя четыре часа, уже под утро. Оперативники задержали Максима по горячим следам. Когда они приехали на дачу, парень был настолько пьян, что его пришлось нести до машины на руках.

Он очухался в камере предварительного заключения Кировского ОВД, молодой следователь быстро провел допрос и отправил обвиняемого в следственный изолятор. На протесты юного преступника — «мой папа — Курлычкин, знаете такого? позвоните ему!» — следователь язвительно ответил: «А мой папа Клёкотов», и оставил свое смелое решение в силе.

«Зеленый» следователь, строптивый, думал Курлычкин, когда его срочно отозвали с отдыха.

Но как бы то ни было, Максим уже «парился» в СИЗО, и вытащить его можно было только путем судебного разбирательства. Адвокат накатал протест, а Ширяева «благословила» всех троих: отца и сына, и опытного адвоката.

Колокольчик…

«Что же со мной произошло?»

Курлычкин подошел к окну, глянул на дорогу, на сетчатый забор школы, увидел детей, потянувшихся к выходу, группу рабочих, сгрудившихся прямо под строительными лесами…

Все по-прежнему. Хотя… Нет, полчаса назад рабочие, видимо, выпив, забавлялись, прыгая через скакалку. Курлычкина немного позабавил и отвлек от тягостных мыслей толстый здоровяк, с большим трудом прыгнувший с десяток раз. Позабавил и в то же время насторожил, сложилось такое чувство, что нечто подобное он уже переживал, кажется, такое состояние называется дежа-вю. Да, именно так.

Когда у Курлычкина начали появляться деньги и рос авторитет, он понял, что в состоянии контролировать себя: выпивал прилично, но почти никогда не похмелялся. Может, дело в качестве водки? Теперь он пил исключительно «Смирнофф» или «Абсолют». И никакой тяги! Что это — прояснение сознания? Ответственность или все вместе плюс роскошная жизнь? Не разберешь… Но стал спокойнее — потому что в любой момент мог выписать себе лекаря-нарколога хоть с Филиппин или отправиться к нему лично. Именно вера в себя и в свои безграничные возможности позволили сделать ему смелый вывод, который не понравился бы врачам-наркологам: он не алкоголик. А если и был им когда-то, то излечился, помог себе сам, собрал самого себя в кучу, как берут иногда свою задницу в горсть и принимаются за великие дела.

Он вернулся от окна к столу, с чувством легкого помешательства провел по поверхности рукой: желание взять в руку призрачный колокольчик исчезло.

Ему бы успокоиться, а он еще больше встревожился, неосознанно, уже в который раз посылая взгляд за окно, где получасом раньше произошло что-то важное, что ускользнуло от его внимания, но далеко не ушло, а притаилось где-то рядом.

Словно в поисках утраченного Курлычкин оглядел офис, поймал себя на тревожной мысли заглянуть под кресло.

Колокольчик…

Он взял в руки чешский стакан. На дне лежал дохлый комар, невесть как проникший за плотно подогнанные двери. В ванной комнате Курлычкин сполоснул стакан, вытер его снаружи полотенцем и вернулся в кабинет. Ледяная тягучая водка стекала по тонким стенкам стакана — так же беззвучно, как проходили его кошмары, так же неслышно, как забавлялись во дворе школы рабочие. Уличный шум почти не проникал через рамы немецкого производства.