Сергей Козлов - Последний Карфаген [Повесть. Рассказы. Дневники]

Иногда мне кажется, что я эту жизнь сочинил.

И сочиняю…

Трудно жить с чувством неведомого тебе предназначения.

А с чувством ведомого — легче?

Сколько раз каждому представлялась возможность совершать добро и проявлять милосердие, но мы, подобно Пилату, малодушно избегаем таких поступков, исходя из причин общественного мнения, обычаев, привычек, несправедливых законов и даже недостатка времени и желания. А потом, если уж не прилюдно, то внутри себя умываем руки.

Как будто с рук можно смыть совесть!

Счастлив и не утрачен для Бога тот, у кого она есть. Совесть.

Стоять между женою и матерью во время их ссоры — все равно что выбирать между повешением и отсечением головы.

Хорошо там, где нас нет, потому что там мы еще не успели сделать плохо.

Весна наступила какая-то нервная: то мороз, то слякоть, то сияющая голубизна неба, то непроглядная серость, то зарплату задерживают…

Неисчерпаемый народный пофигизм — вот основа стабильности нашего полугосударства в смутное время.

Хотели срочным порядком сформировать средний класс общества — сформировали банды.

На нынешнее заморское свинство нужен новый русский говядарь. Минин.

Всю жизнь болтаюсь между адом и раем.

«…блаженны некрасивые, неталантливые, неудачники — они не имеют в себе главного врага — гордости, т. к. им нечем гордиться», — так определил священник Александр Ельчанинов. Далее он совершенно справедливо поясняет для красивых и талантливых: уж коли дал Бог талант, то и положи его на алтарь Богу, на служение Христу. Талант для Бога, а не ты для таланта.

Но видел я людей бездарных, глупых, некрасивых, но, не имея христианского смирения, они несут в себе огромный заряд самолюбования и тупой гордости. Некоторые прямо-таки светятся ею. И далеко не все из них неудачники.

Самое смешное, что они не видят своего индюшиного чванства. Идут с ним к людям, как будто так и надо. Их жалеют и из жалости не всегда смеются им в лицо. И все же смеются…

Грех смеяться над юродивыми, над обделенными умом с рождения, оставшимися в детстве, но как не смеяться над самовлюбленным дураком, возомнившим себя гением (пусть в определенной одной единственной области) и величайшей фигурой современности.

С завидным упорством такие люди пробивают себе и «своим творениям» путь к «общему признанию». Но над головой у них павлиний хвост вместо нимба.

Иногда, еще не дописав рассказ, я уже знаю, что он не получился. Я откладываю его в сторону (выбрасывать-то жаль) в надежде вернуться к нему в недалеком или далеком будущем. Но еще ни к одному не вернулся. Душа не лежит. На неудачных вещах словно наложена печать изначальной ущербности и непоправимости. Во всяком случае, для меня. Большинство писателей увидят в этом недостаток. И я с этим соглашусь.

И все же хорошо, когда нет недостатка в новых идеях и начинаниях.

Иногда мне кажется, что в неудачные вещи в самом начале было заложено неправильное настроение. Или, что называется, сел не вовремя. Сделал усилие над собой, заставил себя, а полета не получилось. Поэтому — доведение до ума безвдохновенного — сизифов труд.

«Непонимание жены» понятно каждому пишущему мужику.

Но почему графоманам везет с женами?!

Дареному коню при всех в зубы не смотрят.

В облачном краю, если ветер, то небо в клочья!

Совершенно точно подмечено священником Ельчаниновым: гордость не только мать всех грехов, но и родина глупости.

Из какой-то малопроглядной пелены ко мне приходят образы. И нужно прислушиваться, всматриваться, чтобы не упустить что-либо важное.

А бывает как при ясной погоде… Это и называется вдохновением.

Наступает Светлое Христово Воскресение, а я даже последнюю неделю Великого Поста прожил в суете и бездарной трате времени. Я и все, живущие вокруг меня. Кто из нас вспомнил страдания Христа? Кто из нас остановился хоть ненадолго в проникновенной молитве? Все наши якобы более важные дела — тлен. И на душе от этого смрадно… Нет ни одного оправдания, да и не может быть! Оправдания могут быть только у сумасшедших, только у тех, которые не знают ничего, пребывая в мертвой точке умственного состояния, как мы, пребывающие в мертвой точке состояния душевного.