Говард Хайнс - Слепая ярость

— Это уж от тебя зависит: он же, скорее всего, будет смотреть на нее твоими глазами. И если Энни в какой-то степени сможет заменить ему мать, все будет в порядке. Билли ведь привязчивый парень, как я успел заметить.

— Ты с ним легко сошелся? — поинтересовался Фрэнк не без некоторой ревности.

— Да, без проблем. Ты не бойся — вы с ним нормально состыкуетесь. Родные же люди, в конце концов. Ты его свози сразу куда-нибудь, чтобы парень отвлекся от всех этих грустных дел.

— Ну, конечно.

— И прихвати заодно Энни.

— Ты думаешь стоит?

— Непременно. Знаешь, совместные поездки — они ведь здорово объединяют.

— Это мысль вообще-то. Спасибо тебе за совет, Ник.

— Не за что.

— Слушай, ты прямо-таки моя добрая фея, — засмеялся Фрэнк.

— Ну ты и сказал…

— А что? Из каземата вытащил, а теперь еще и мою будущую семейную жизнь устраиваешь.

— Надо же мне чем-то заполнять свой досуг. Совмещаю приятное с полезным, так сказать…

— Я тебя тогда не спас, а ты теперь спасаешь меня… — тяжело вздохнул Фрэнк.

— Не болтай ерунды, — поморщился Ник. — Никто никого не спасет — каждый сам спасает сам себя, а иначе — это не настоящее спасение, а только его видимость, имитация. Отсрочка приговора, другими словами.

— Ты стал философом…

— Да какое там — философом… Просто пытаюсь как-то объяснить эту дурацкую жизнь, озвучить ее.

— Наверное, твое общение с дамочками тут роль играет: ты им растолковываешь, что такое жизнь, с чем ее едят…

— Разве я похож на пастыря?

— Но они-то смахивают на заблудших овечек?

— Когда как. Иные напоминают мне блуждающих волчиц, — засмеялся Ник.

— Может, тебе и впрямь нужно начать писать книжки? Это ведь и есть лучший способ объяснить жизнь, разве не так? — предположил Фрэнк.

— Вероятно, попробую. Буду наговаривать на диктофон, заведу секретаршу, которая будет мою бредятину расшифровывать. Вдруг что-нибудь и получится… Ну что, снарядим еще пару бутылочек?

— Да хватит, пожалуй. Уже дюжина готова… Слушай, а может, ты напишешь про наш Вьетнам?

Ник задумался.

— Да пес его знает, — сказал он наконец. — Наверное, об этом уже много написано, просто я не читал, не знаю. Можно невольно повториться — зачем?

— Мне лично не попадалось на глаза ничего стоящего на эту тему, — заметил Фрэнк.

— Можно сделать просто: собрать наши воспоминания. Разыскать Баксли, Коллинза, других ребят, порасспросить хорошенько…

— Толковая идея, — одобрил Фрэнк. — Довольно-таки веселенькая книжка может получиться.

— Да, смеялись мы тогда много, — кивнул Ник. — Ты и сам был изрядный хохмач, вечно анекдоты травил. Сейчас-то уже остепенился вроде.

— Годы свое берут, что поделать… Тогда я был просто бездумный пацан-зубоскал…

— За что ж ты так себя осуждаешь? В той обстановке лишний раз посмеяться было очень кстати.

— В общем да.

Ник вдруг хлопнул себя по коленям:

— Слушай-ка, а ты ведь тогда так и не досказал историю про парня, который ушел воевать в Корею, а его невеста принялась блудить с каждым встречным-поперечным.

— Это Пат Джефферсон, что ли?

— Ну да, вроде… Он тогда вернулся и, узнав обо всех ее проделках, позвал тем не менее эту потаскушку замуж, чему она несказанно удивилась.

— Да-да, — усмехнулся Фрэнк. — Причем предупредил ее, чтоб вела себя по-прежнему. И никаких при этом абортов, помнишь?

— Помню, конечно. Так он что же — свихнулся на войне, что ли?

— Нет-нет, там другое…

— Так доскажи наконец эту историю.

— Видишь ли, дружище: дело в том, что Пат Джефферсон ужасно любил детей, прямо-таки обожал их. Но, будучи в Корее, он получил осколок в мошонку, и в результате его детородный орган перестал быть таковым. Не мог он ничего, понимаешь? Потому-то Пат Джефферсон и поступил именно таким образом… И нарожала ему жена штук восемь детей от неизвестно каких отцов. Очень милое получилось семейство. Пат был удовлетворен, да и супруге его пришлось по душе сложившееся положение, поскольку была отчаянной нимфоманкой.

— Занятно, — улыбнулся Ник. — Он был добрый малый, этот Пат Джефферсон.

— Да уж…

— А ты общался с кем-нибудь из наших ребят за эти годы? — спросил Ник.

— Нет, как меня ни тянуло к ним, — признался Фрэнк. — Ребята смотрели на меня довольно-таки косо после той проклятой ночи… А потом сразу — дембель, я вернулся домой и попытался забыть обо всем. Старался не думать о тебе, даже не знал, жив ты или нет. Честно говоря, полагал, что ты наверняка погиб… Только однажды со мной связался Баксли: вербовал в какую-то антивоенную шарашку. Я отказался, да и он не очень-то настаивал на своем. А когда оказался в прогаре с долгом, позвонил ему. Был в полной растерянности, ведь никто не мог помочь мне с деньгами. И все эта чертова рулетка…