Андрей Воронин - Муму. Гладиатор

— Многие ситуации в жизни мне кажутся намного более абсурдными, чем любые перфомансы, — уклончиво ответил Дорогин.

На этой вечеринке он чувствовал себя не в своей тарелке. Муму уже давно отвык от шумных компаний, а особенно от светских раутов со всеми характерными для них понтами. Он пришел сюда только затем, чтобы понаблюдать за Артеминым.

Знакомство с юными красавицами в его планы на этот вечер не входило, несмотря даже на то, что одна такая красавица была не прочь с ним познакомиться.

Эта девушка показалась Муму не только красивой, но еще и вполне обаятельной. И если бы она еще не пыталась строить из себя светскую львицу…

— Вот в Барселоне мы как-то были на выставке современного искусства, так там же мысли всякие заложены и сделано все изысканно, — «по-московски» чеканя каждое слово, Света изо всех сил старалась показать свою осведомленность в вопросе. — В России пока еще только далеко до этого. Нет подходящих концепций.

Светская львица из этой девушки не очень-то получалась, и она, как показалось, даже сама это вскоре поняла. И стала более естественной, эмоциональной.

Прогуливаясь вдоль картин из мочи, они мирно продолжали разговор. Светлана допытывалась у Сергея, кто он по профессии, играл ли в кино. Или, может быть, режиссер?

— Мы все иногда бываем и актерами, и режиссерами, — уклончиво ответил Дорогин. — Иногда даже одновременно.

— А я вот устала быть актрисой в жизни, — в тон ему промолвила Светлана. — И хочу попробовать стать актрисой в кино. Как вы думаете, какое амплуа мне больше всего подойдет?

— Белоснежки, — сделал ей комплимент Муму. — Вы выглядите столь невинно…

— Да, вы это верно подметили. Роль действительно по мне, — охотно согласилась с ним Светлана. — Только вот не очень-то сейчас Белоснежки затребованы!

— Что вы, Белоснежки всегда затребованы.

— А как вы думаете, у меня бы получилось? — не унималась Светлана.

— Ну почему бы и нет. Если очень стараться, то все получится. Это я вам точно говорю. Терпение и труд все перетрут.

Такие ответы уже начинали немного раздражать Свету. Она чувствовала, что ее женские чары почему-то не действуют.

На самом деле это было не так. Юная блондинка вовсе не оставила Дорогина равнодушным. Просто он умело держал себя в руках. В один прекрасный момент, когда белые волосы Светы откинулись на плечи, обнажая ее нежную шею, ему захотелось дать волю чувствам: пусть будет что будет. Но Сергей вовремя сдержался.

«Вспомни, сколько тебе лет, а сколько ей, — заговорил его проснувшийся разум. — И подумай: зачем тебе эта невинная красотка? А лучше по-другому: зачем этой невинной красотке ты?»

Спустя полчаса они вежливо друг другу раскланялись.

Над землей уже распростиралась теплая майская ночь. В Троицком монастыре только что закончилась вечерня. Его немногочисленные обитатели отправились спать — как того требовал распорядок дня. Утреня начиналась уже в четыре.

Игумен Никон сначала хотел было отложить разговор на завтра. Но потом он почувствовал, что не стоит томить гостя ожиданием.

Они сидели в тесном срубе, превращенном в келью. Огарок свечи бросал на ее стены из неотесанных бревен кривые отблески.

В начале разговора старец спросил Андрея о том, как продвигается его работа.

— За последний год я ни разу не взял кисть в руки, — ответил он. — Не могу. Что-то внутри меня мне мешает.

— Поведай, что же именно. Ты ведь должен уметь испытывать духов.

— Не знаю, отче, не знаю. Видно, мир, в котором я живу, не дает мне покоя. Слишком много зла вокруг.

— Так сей же добро! Разве не к этому призвал тебя Господь?

— Да я пытался. Но то, что я делаю… Зло как будто поглощает его. Оно пожирает все, все без остатка! Вот, к примеру, позвали нас с Данилой церковь расписывать. Церковь, казалось бы, дом Божий, Его собственность, а не людскую! А ради чего, спрашивается? Один князь хотел утереть нос другому князю. Другой князь обиделся, и такие срасти пошли. Я очень жалел потом, что вообще за эту работу взялся.

— А ты не жалей, — спокойно ответил игумен Никон. — Нечего тут жалеть. Подумай лучше о тех простых людях, которые на твои фрески смотреть будут. Им-то до княжеских этих страстей ни малейшего дела нет.

— Хорошо, а все эти войны… Свои же против своих, брат на брата! При мне брат брата в полынью бросил, и рука у него не дрогнула. А потом он придет в церковь на мои иконы креститься, и снова рука у него не дрогнет, и сердце тоже.