Юрий Костин - Француз

— Чего ты там себе под нос лопочешь? — строго спросил Ушаков.

Василич только рукой махнул в ответ и покорно отправился на поиски хозяйки.

Оставшись в одиночестве, ротмистр надел портупею, взял пистолеты, хотел было налить себе еще водки на дорожку, но передумал — перед боем много пить не следовало.

Что-то непонятное творилось у него на душе. Надо было думать об опасности, что нависла над отрядом, а он всеми мыслями и чувствами был с этой девушкой. Представив, что она могла спрятаться, убежать, что он действительно больше ее никогда не увидит, Ушаков растерялся. Но девушка вскоре появилась, встала в отдалении, глядя на него прямо, спокойно, без страха.

— Вот что, Аленка, — сказал он нарочито строго и бесстрастно, — прячься в погреб или еще куда-нибудь, чтоб только надежно. Не ровен час, пуля-дура достанет или французу на глаза попадешься. Тут сейчас будет жаркое дело!

— Никуда я не буду прятаться, барин, — замотала головой Аленка.

— Упрямая, почему не слушаешься?

Аленка подбежала к нему, бросилась в ноги, взяла за руку и крепко ее сжала.

— Барин, дозволь с тобой пойти. Ну, пожалуйста. Христом Богом… Я из ружжа могу пальнуть, пробовала… И визжать не буду от страха. Дозволь. Говорила тебе: не желаю я в деревне оставаться. Опостылела мне эта жизнь.

Ушаков вздохнул глубоко. Она не отпускала его руку, дыхание ее было совсем рядом, он терял голову.

«Что за наваждение, — подумал ротмистр, — прямо приворот какой-то! Надо срочно кого-нибудь застрелить!»

— Ишь чего захотела, дура-баба! Из «ружжа»! Сиди тихо и не рыпайся, — в сердцах воскликнул возникший в избе Василич.

Ротмистр хмуро взглянул на адъютанта.

— Тебя, дядька, забыла спросить, — сквозь зубы процедила девица, стрельнув глазами в сторону Василича. — Ты свое дело знаешь, и знай. А ко мне не лезь. Ты мне не отец и не старший брат.

С улицы раздалась ружейная пальба. Командир вскочил и схватился за пистолет.

— Василич, — торопливо произнес Ушаков, — отвечаешь за девку.

— Дожил, — сокрушенно прошептал ординарец.

Тихо, так, чтобы Аленка не слышала, Ушаков прошептал ему на ухо:

— Береги ее, не пускай на улицу, спрячь, если надо. Головой отвечаешь. Посмотрю, что там случилось.

Василич удивился пуще прежнего, но кивнул в ответ и больше уж приказы ротмистра комментировать не осмелился.

А случилось вот что: на выезде из деревни отряд корнета Лаврикова лоб в лоб столкнулся с неприятелем. Корнет был не робкого десятка, крестился боем при Бородино, а после участвовал во многих стычках, так что особо не мешкал, выхватил шашку, что есть мочи закричал «ура» да и кинулся сломя голову в атаку на неприятеля. А французов между тем оказалось раз в десять больше.

Закатное солнце отражалось в начищенных кирасах. Любо-дорого было глядеть на строй всадников. В этой красоте и ухоженности чувствовались еще не до конца утраченная сила и величие наполеоновского войска.

Однако же поначалу враг дрогнул, конники остановились, тут же смешался кавалерийский строй, чем наши не преминули воспользоваться, сбросив на землю пять-шесть врагов. Но, осознав свое подавляющее численное преимущество, французы быстро оправились от конфуза и взяли реванш.

Рубились отчаянно, не чувствуя ран, не заглядывая наперед дальше следующего удара или выстрела в упор из пистолета. Бились до черной пелены в глазах, пока могли держаться на ногах, палить, колоть. Падали, теряли сознание, сгребали горстями первый снег, умывая побледневшие лица, смачивая высыхающие навсегда уста, из которых с последними клубами пара уходила в неведомые дали бесценная русская жизнь.

Подъесаул Дудка сражался отчаянней других. Проткнув пикой кирасу французского офицера, рубил шашкой, приговаривая:

— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небесного водворится! Речет Господеви: заступник мой еси и прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него… Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия… Падет от страны твоея тысяча, и тьма одесную тебе, к тебе же не приблизится…

Он бил наотмашь рукоятью пистолета, получил пулю в плечо, но удержался в седле. И после уже, когда под ним пал верный его боевой товарищ — конь Орлик, взращенный на берегах Дона-батюшки, когда еще одна пуля ударила куда-то под лопатку, Дудка поднялся на ноги и, решив не отпускать коня своего в Царствие Небесное в одиночку, стащил на снег красивого французского офицера и в последнем броске перерезал тому горло вытащенным из-за голенища ножом.