Юрий Костин - Француз

Утром по лагерю прогуливался император. В дни славных побед нам частенько доводилось видеть его в лагере среди простых солдат. Он любил заговорить с кем-нибудь, расспросить о службе, а бывало, что и выпить вина. В такие моменты мы искренне любили Бонапарта, и каждый из нас готов был пожертвовать здоровьем и самой жизнью ради спасения своего кумира, окажись поблизости вражеские солдаты или просто человек с дурными намерениями.

В России такие выходы в народ случались нечасто, да и поводов было не так много.

Армия устала. И что бы ни говорило начальство, она уходила из этой страны со странным ощущением растерянности от полуправды. Командиры уверяли нас, что мы победили, древняя русская столица разорена, армия обескровлена, и теперь уже не стоит ждать от нее вмешательства в дальнейшие дела императора. В европейские столицы были отправлены гонцы, дабы проинформировать вассалов об очередном успехе Великой армии. Но мы-то понимали: еще одна такая, с позволения сказать, победа, и воевать с русскими будет просто некому! Да что там русские — кто будет защищать Францию?

Победа в сражении под Бородино была какой-то недопобедой. А взятие Москвы осталось в нашей памяти в качестве недовзятия.

Все было как-то наполовину, тревожно, уныло и совсем не по правилам взятия больших городов и ведения войны. Чего только стоили эти подлые вылазки крестьян против регулярной армии… Может быть, эта недосказанность и неопределенность помешали войскам приветствовать императора так же браво и молодцевато, как делалось это в Австрии или Польше?

Наполеон со свитой приблизился к месту, где еще накануне мы с товарищем распивали французское вино из русских погребов. Все вскочили со своих мест, вытянулись по струнке. Небрежным жестом приказав мне сесть, Наполеон, как простой солдат, устроился у костра на бревне. В этой позе великий человек выглядел сущим карликом, но от него исходила нечеловеческая сила, а от взгляда огромных, проницательных глаз кровь застывала в жилах. Император заговорил со мной.

— Вас зовут Матье Сибиль? И вы из Бретани?

Я собрался отвечать, но услышал голос Мюрата и тут же заметил в толпе сопровождающих Бонапарта на прогулке моего командира:

— Так точно, сир. Матье Сибиль. Храбрец, надо признать. Хотя, поговаривают, он попросился в армию из-за несчастной любви.

Наполеон усмехнулся. При этом ни один мускул его лица не пошевелился. Видно было, что веселье уже давно покинуло его сердце.

— Мой друг, — покровительственным тоном произнес император, — переживать по поводу женской измены может или глупец, или школьник. Вы, как мне кажется, не относитесь ни к одной из этих категорий людей. Надеюсь, вы уже забыли обо всем? На свете еще очень и очень много женщин, которые желают быть счастливыми. А сделать женщину по-настоящему счастливой способен только солдат. Мюрат, попросите записать эту фразу. Она звучит как афоризм. Когда-нибудь ее будут цитировать.

Наполеон встал и, не проронив больше ни слова, не попрощавшись и не глядя в мою сторону, продолжил свою инспекционную прогулку.

Отойдя от костра на несколько шагов, этот великий человек приказал Мюрату назначить меня командиром отряда, которому была поручена специальная миссия.

— Мне он понравился. Ни слова не успел сказать, однако же смотрел на меня без страха и подобострастия, — проговорил Наполеон, покосившись в мою сторону.

— Я не знал и не знаю людей, сир, которые бы так хорошо разбирались в людях, — не преминул польстить императору Мюрат.

— Да? — переспросил тот несколько язвительным тоном. — Иногда мне кажется, что в некоторых своих друзьях я горько ошибся.

Однако в точности воспроизведения последней фразы Наполеона я поклясться не могу. Подул ветер, и до меня донеслись только обрывки слов. Так и в истории, наверное, бывает: кто-то услышал часть фразы, или перепутал, или был пьян, когда рассказывал, приукрасил что-то, а остолопы тысячелетиями цитируют, скажем, великие слова Цезаря, которые он в действительности никогда не произносил…

В тот момент я не мог знать, что от меня требовалось. Если нас не бросали в бой, то отправляли на поиски пропитания. Иных задач представить я себе не мог, исходя из своего положения и звания.

С припасами дела у нас обстояли из рук вон плохо. В оставленной Москве поживиться было нечем, а в русских деревнях и в мирное время люди жили бедно, похуже наших французских крестьян во времена Бурбонов. К тому же пускаться на поиски провизии можно было только в составе крупного отряда, иначе велик риск напороться на казачьи разъезды и партизанские засады, которые, вопреки всем законам современной войны, во главе имели, как правило, офицеров, дворян. Не исключено, что и сам царь мог поощрять такое варварство, как разбойничьи набеги на регулярные войска.