Юрий Костин - Русский

В тот вечер Джордж малодушно позволил себе расслабиться, допоздна засидевшись с земляком и однокашником в пивнушке между Курфюрстендамм и берлинским зоопарком. Они не виделись года полтора, а в двадцать лет полтора года — очень большой срок. Влив в себя не меньше трех литров пива, совсем еще желторотый лейтенант Джордж Стайкер вдруг стал не в меру самоуверен. Он испытывал вдохновляющее чувство гордости за себя — ведь он теперь не просто офисный клерк, а настоящий агент, отправленный «в поле», к Советам под бок! Эйфория помешала ему проявить благоразумие, когда товарищ, которого звали Бад Хайд, выступил с предложением «поджечь» пиво русской водкой.

Он так и сказал Джорджу:

— Давай, старик, подожжем это немецкое пиво русской водкой и выпьем за победу над нацистами!

— Ок! — согласился Джордж. — Спалим его, как «тигр»!

Бад тут же отдал распоряжение официанту:

— Эй, парень, принеси-ка сюда два «коктейля Молотова»!

В тот вечер оба напились в хлам. Они еще не знали, что это был последний вечер их рутинной службы. В жизни наступало новое время: серьезное, неулыбчивое, взрослое.

Утро нового дня, 28 октября 1961 года, было одним из самых непростых в истории послевоенной Европы. Берлин вновь превратился в огромный живой стол, на котором большие люди разыгрывали опасную партию в политический покер.

Именно в этот день американцы решили срыть пограничные заграждения, впоследствии выросшие в мрачное сооружение — «Берлинскую стену». Отправили туда несколько бульдозеров в сопровождении полдюжины армейских джипов и десятка танков. В какую «светлую» голову пришла эта идея — сказать трудно. Сомнительно, что американское командование надеялось на сдержанность советских военных. Скорее всего, противостояние вокруг статуса города всем порядком надоело, пора уже было определяться и возвращать Берлин к более-менее нормальной жизни — со стеной или без нее.

Для Джорджа Стайкера это октябрьское утро началось с чудовищных физических страданий. Ну разве недостаточно того, что его то и дело рвало, а голова раскалывалась, словно в нее забивали крупнокалиберные пули? Оказалось — нет, и именно Стайкера, а не провокатора Хайда прикомандировали к головной танковой колонне в качестве наблюдателя от ЦРУ.

Он проклинал пиво, водку, шнапс, своего друга, Берлин, Германию, Хрущева — все и всех на свете. Несчастный, он тогда еще не постиг искусства опохмела и до дна испил всю чашу последствий неумеренного пития. Джордж слышал, будто в таких случаях прекрасно помогает пиво, но до вожделенной кружки он мог добраться не раньше вечера.

Не получилось и вечером. Лишь только колонна проследовала через контрольно-пропускной пункт близ Бранденбургских ворот, со стороны ближайших улиц выехали советские танки и навели орудия на бывших союзников по антигитлеровской коалиции. Так и стояли они друг против друга до следующего утра, пока наконец не разъехались по своим казармам.

Лишь только организм Стайкера начал брать верх над последствиями бурных возлияний, он припомнил рассказы отца — участника самой первой встречи русских и американцев, что произошла 25 апреля 1945 года близ Торгау. Стайкеру-старшему посчастливилось служить под началом лейтенанта Уильяма Робертсона, первым пожавшего руку русскому офицеру на переправе через Эльбу.

«Yanks Meet Reds», или «Янки встречают красных», — такой заголовок передовицы украшал тогда обложку влиятельного нью-йоркского еженедельника. Да что говорить: все без исключения газеты взахлеб описывали это небывалое, фантастическое событие.

В Европе хозяйничала весна, расцветала сирень, война вот-вот должна была закончиться… Отец Джорджа ежевечерне вспоминал ночные попойки с русскими, бесконечные заздравные в честь президента Рузвельта и маршала Сталина… Сыну его, выходит, повезло меньше: пришлось смотреть в жерла башенных пушек теперь уже бывших друзей.

Американцам казалось, будто русскими танками управляют зомби: за все время зловещего противостояния ни один советский танкист не покинул свою боевую машину. Так что за всю ночь Стайкеру не довелось увидеть ни одного русского солдата.

Район между Бранденбургскими воротами и Рейхстагом Стайкеру не понравился с самого начала. И через полтора десятка лет после окончания войны камни этих сооружений вызывали необычайную, смертельную тоску. Еще бы: на этих улицах полегло столько народу, что, случись чудо и все эти несчастные, погибшие в последние дни, часы, минуты битвы за столицу рейха, вдруг восстали бы, — на всей территории от Тиргартена до Фридрихштрассе яблоку негде было бы упасть. Теперь же, когда русские и американцы ловили друг друга в прицел, Стайкер понял: место это и впрямь проклятое. Ему хотелось скорейшего завершения кошмара… и пива.