Сесил Форестер - «Грейхаунд», или Добрый пастырь

Он кое-как совладал со стучащими зубами и в относительном тепле рубки обнял себя поверх полушубка, пытаясь скорее согреть оживающим телом толстое шерстяное белье. Сейчас надо будет послать за остальной одеждой. Тут его позвала переговорная труба.

– Две мили, сэр.

– Очень хорошо. – Он повернулся, от холода не в силах выговорить стандартную фразу целиком. – Средний ход.

– Есть средний ход, – отрепетовал вахтенный у телеграфа. – Машинное отделение отвечает: «Есть средний ход».

Это ощутилось мгновенно. Вибрация исчезла, сменившись более размеренной дрожью, которая по контрасту воспринималась почти как плавная. Теперь «Килинг» не рассекал с разбегу бьющие в нос волны, а переваливал через них, так что опять-таки по контрасту его движение казалось почти скользящим.

– Включить гидролокатор, – приказал Краузе.

Не успел он договорить, как раздалось первое «бип», затем второе, третье, четвертое, так что ухо, давно привыкшее к этому звуку, скоро бы перестало его замечать, если бы сейчас все в рубке не прислушивались к нему, гадая, обнаружит ли акустик противника. Каждое «бип» – импульс, прощупывающий темную воду в поисках врага, что крадется в глубине; луч медленно смещается вправо, затем медленно влево, ни на миг не прекращая поиска. Это ухо слышащее из двенадцатого стиха двадцатой главы Притч, сменившее глаз видящий радара.

Было ли последнее «бип» немного иным? Очевидно, нет, поскольку сообщения не последовало. За локатором сидел акустик первого класса Том Эллис. Он окончил школу акустиков на базе Ки-Уэст и был на корабле с начала войны. Очевидно, его хорошо подготовили. Все эти месяцы он слушал пиканье гидролокатора, слушал каждую свою вахту все время, что «Килинг» провел в море. Это не означает, что он как специалист стал лучше с тех пор, как выпустился из школы; возможно, наоборот. В Ки-Уэст он прошел краткий курс: слушал эхо дружественных субмарин, учился отличать вариации тона, когда субмарина меняет курс под водой, отсидел пару лекций о контрмерах противника, а затем его отправили в море слушать эхо. И ни разу с тех пор он этого эха не слышал, импульс локатора ни разу не вернулся к нему отраженным от подводной лодки, дружественной или вражеской; у него не было случая освежить опыт, и уж точно он не играл в смертельные прятки с противником. Вполне возможно, что сейчас он не узнает эхо, даже если услышит, или не сможет сделать по звуку выводы, необходимые для успеха атаки. Глубинная бомба, сброшенная в десяти ярдах от цели, может принести победу, та же бомба в двадцати ярдах точно не причинит противнику вреда. Разница между десятью и двадцатью ярдами определяется в том числе разницей между быстрой реакцией опытного акустика и медлительностью неопытного.

И это еще если не принимать в расчет вопрос возможного мандража. Пока неизвестно, нервный Эллис или хладнокровный, а это не то же самое, что трусливый и храбрый. Человек может запаниковать от одной мысли о неудаче, даже не задумываясь еще о разносе со стороны дивизионного офицера или капитана. Ловкие становятся неуклюжими, сообразительные – тугодумами оттого лишь, что многое зависит от точности движений и быстроты решений. Эллис не может не знать, что успех или неудача зависят исключительно от него, от того, как он поворачивает верньер и какие выводы сделает из характера эха. От такого могут одеревенеть мозги, пальцы или то и другое. И дело не в том, что в случае неуспеха торпеда может уничтожить и Эллиса, и его прибор. Настоящая трусость встречается куда реже идиотизма, так же как хладнокровных людей много меньше, чем просто храбрых. Краузе постарался вспомнить Эллиса – светловолосого молодого человека самой обычной внешности, если не считать легкого косоглазия. За все время он говорил с Эллисом от силы раз десять, в основном на инспекциях. Несколько фраз от молодого моряка, замершего по стойке «смирно» и неотличимого от других в шеренге, ничего не говорили о человеке, от которого теперь зависело все.

Секунды ползли, «Килинг» качался с борта на борт и с носа на корму, преодолевая волны, Краузе балансировал на кренящейся палубе в тишине рубки – тишине, несмотря на вой ветра и грохот валов снаружи. Слова телефониста прозвучали совершенно неожиданно:

– Локатор докладывает контакт.

Телефонист был приземистый, коренастый, с кривым носом; непомерно большая каска (чтобы помещались наушники) придавала ему сходство с гномом.

– Очень хорошо.