Андрей Воронин - Инструктор. Первый класс

— Это они, — сказал Реваз и, заметив, что водитель схватился за рычаг переключения скоростей, добавил: — Не спеши, дорогой, теперь они от нас никуда не денутся.

Он выждал с минуту и только после этого сделал водителю знак рукой: поехали. Тяжелый джип тронулся с места, дополз, разбрызгивая лужи, до перекрестка, дисциплинированно пропустил мчавшийся в сторону Москвы автобус и, газанув, выкатился на шоссе. За ним, оставляя на асфальте постепенно сходящие на нет желтоватые грязные следы, с отставанием на полкорпуса двигалась еще одна набитая вооруженными кавказцами машина.

Клим Зиновьевич Голубев сидел на полумягком стуле в уголке тесноватой приемной и, сложив на коленях руки, бездумно глазел в окно. За окном виднелась обнесенная кирпичным забором заводская территория, сейчас, в теплом бесснежном декабре, являвшая собой довольно неприглядное зрелище. Над забором качались на сыром ветру голые ветви деревьев; в отдалении, на горке, блестел сусальным золотом куполов Свято-Никольский храм, за кресты которого цеплялись низкие серые тучи.

Клим Зиновьевич сидел в приемной начальника производства уже двадцать минут. Он был на сто процентов уверен, что никаких неотложных дел у господина начальника в данный момент нет и что в приемной его держат нарочно, чтоб знал свое место и, не дай бог, не возомнил о себе лишнего. Но это очередное унижение оставило его вполне равнодушным, поскольку ничего не меняло в общей картине. Рассеянно следя за неровным полетом борющейся со встречным ветром вороны, Клим Зиновьевич терпеливо ждал, когда его позовут.

На исходе двадцать третьей минуты ожидания на столе у секретарши басовито зажужжал селектор. Сняв трубку и выслушав короткое распоряжение, секретарша повернула к Климу Зиновьевичу некрасивое, густо и безвкусно накрашенное лицо и с оттенком пренебрежения обронила:

— Голубев, зайди.

Разумеется, она тоже тыкала Климу Зиновьевичу — как, впрочем, и всем, кроме начальства. Поднимаясь и одергивая кургузый пиджак, во внутреннем кармане которого лежал новенький почтовый конверт без адреса, Голубев подумал, что взялся за дело не с того конца. Он потратил больше года и уморил не одну сотню крыс, экспериментируя с компонентами вещества, которое убивало, не оставляя следов. Это было почти идеальное орудие для разовых, единичных убийств, но как раз в этом совершенстве и крылся главный изъян: оно решительно не годилось для массового отравления. А Клим Зиновьевич чем дальше, тем больше убеждался в простой, как мир, и такой же жестокой истине: чтобы по одному призвать к ответу каждого, кто этого заслуживает, ему не хватит трех жизней.

«Что ж, — подумал он, — мышьяк и цианиды — тоже неплохо. Всему свое время и место. Надо достать необходимые химикаты и оборудование, наладить производство в нужных масштабах и для начала попрактиковаться на колодцах, попутно изучая устройство городских водозаборов и пути доступа к ним. Вряд ли это окажется очень просто, зато какой будет эффект!»

Он сдержал улыбку, представив себе тянущуюся в сторону кладбища вереницу похоронных процессий, постучал в дверь кабинета и переступил порог.

Александр Леонидович Шмыга, начальник производства, был жирен, лыс и неряшлив во всем, что напрямую не касалось работы завода. Тут ему поневоле приходилось быть аккуратным и исполнительным, чтобы не лишиться теплого местечка, на которое мигом нашлась бы целая орава претендентов. Его круглую физиономию с бесцветными, навыкате глазами сомнительно украшали пышные рыжеватые усы; почти невидимый под нависающим двойным подбородком воротничок серой сорочки вечно был грязен и засален, а лацканы темного пиджака посыпаны крошками картофельных чипсов, до которых Александр Леонидович был большим охотником.

— А, Голубев! — воскликнул он с таким выражением, будто ожидал увидеть кого-то другого. — Ну, здравствуй, здравствуй! Что скажешь?

— Вот, — лаконично ответил Клим Зиновьевич и, подойдя к столу, положил перед начальником производства незапечатанный почтовый конверт без адреса.

Шмыга заглянул в конверт и одним небрежным движением руки смахнул его в ящик стола.

— Все? — спросил он.

— Все, как договаривались, — кивнул Голубев.

— Ну, вот и славно. Да ты присаживайся, в ногах правды нет. Приказ о твоем назначении у меня уже готов и распечатан, осталось только подписать да печать шлепнуть, чтобы все было чин по чину. Да-а, жалко Егорова, хороший был работник. И как его угораздило? Да еще со всей семьей, с женой и двумя ребятишками…