Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Киллер к юбилею

Поначалу было тихо. Анатолий даже подумал, не упустил ли он чего-то, что позволило Рите покинуть дом незаметно? Но нет — она появилась. Сначала Китайгородцев услышал, как раздались шаги на лестнице. Они спускались ниже и ниже. Пауза. Никаких звуков. Потом — снова шаги. И он понял — идут сюда! Вот пересекли гостиную. Теперь — в коридоре. Значит, он не ошибся с этой Ритой… Аню она не отдаст… Шаги — всё ближе. Анатолий вжался в дверь. Сейчас Рита попробует зайти в гараж. Она не дошла нескольких метров до Китайгородцева. Он слышал, как Рита повернула ручку двери, ведущей в гараж. Безрезультатно. Теперь ей ничего не остаётся, кроме как вернуться в гостиную и выходить к машине! Но она не пошла. Подтолкнула Аню вперед:

— Иди!

Наверное, чутье подсказывало ей, что к машине выходить нельзя. Хотела зайти в ближайшую комнату и попробовать выбраться из дома? Ведь и отсюда близко до забора, до лаза и до спасительного снегохода… Вот только на первом этаже нет окон без решеток. А ближайшей комнатой была та, возле которой стоял Анатолий.

…Первой он увидел тапаевскую дочь. Она шла впереди. Рита не ожидала обнаружить здесь засаду. Просто не предполагала. Потому и отпустила Аню. И между ними был целый метр расстояния! Она оказалась без прикрытия. Китайгородцев сделал шаг из своего укрытия. Всё его преимущество перед Ритой заключалось в том, что он был к этой встрече готов, а она — нет. Та доля секунды, которая всё и решает. Рита его ещё только увидела, а он уже готов был к тому, что она его убьёт. Она поднимала руку с пистолетом, а он уже целился. Хотя целился — это неправильно. Не целился, а стрелял. За мгновение до её выстрела. Его пуля свалила Риту — и второго выстрела уже не понадобилось. Что Анатолий умел делать хорошо, так это стрелять…

И Аня упала бы. Но Китайгородцев успел её поймать. Уже на лету. Она рыдала и билась в истерике. И вот тут он ничем не мог ей помочь. Был просто бессилен что-либо сделать.

Во дворе тапаевского особняка выгружался из автобуса милицейский спецназ. Двухметровые ребята шкафоподобного вида. Сибирское здоровье — не чья-то придумка. Кто сомневается, может взглянуть на этих вот ребят…

— Они здесь не нужны, — сказал Анатолий. — Они нужны там, на трассе. Там есть такое место… Километрах в двух за тем шлагбаумом, который перекрывает въезд в город. Там влево от трассы уходит просёлок. Возле просёлка будет стоять машина. Она обязательно будет там стоять! И в ней будут люди… Вооруженные люди! Я не знаю, сколько их. Но они есть там обязательно. А вот здесь, — махнул рукой куда-то за дом, — в лесу на снегоходе дежурит ещё кто-то. И он тоже наверняка вооружен. Я не знаю, сможете ли вы его взять…

— Откуда ты все это знаешь? — удивился майор.

— Знаю.

— Может, покажешь место?

— Я могу только показать. Но я не буду в этом участвовать. Уж вы сами как-нибудь.

— Почему?

— Не моя работа, майор. Не имею права.

— Ну, это если по закону…

— Напишите другие законы. Я не против.

Телохранитель Китайгородцев:

«Меня затаскают по милицейским кабинетам. Потому что я убил человека. Я застрелил женщину, а свидетелей практически не было, если не считать Ани, которая в тот момент пребывала в таком состоянии, что свидетелем её можно считать только с очень большой натяжкой. В результате применение мною оружия всё же признают правомерным. Потому что на совести застреленной мною Риты — три жизни. И она могла бы убить ещё кого-то, если бы я её не остановил. Мы были с нею в равных условиях. Либо она меня убьёт, либо я — её. Она пыталась убить тех, кого я защищал. Я специально был приставлен к тем людям, чтобы их защищать. А она пришла, чтобы их убить. Кто-то из нас двоих должен был лучше выполнить свою работу. Или я, или она. У меня получилось лучше. Я просто выполнил свой долг. Я обязан был это сделать. Это — моя работа. Именно для этого меня нанимают… Не верьте тому, что я только что сказал. Это я самого себя пытаюсь уговорить. Потому что я убил человека, за которого незадолго перед тем едва не отдал свою жизнь. Меня спасла случайность. Просто граната оказалась учебной. Сначала я защищал её, а потом убил. И это не укладывается в голове. Но мне придётся примириться с этой мыслью. И я в конце концов примирюсь. У меня просто нет выбора! Или принять всё как есть — или поменять профессию. Потому что в следующий раз, если подобное вдруг снова случится, я должен выстрелить не раздумывая. Человек, который ищет моей защиты, рассчитывает, что я в нужный момент сделаю всё как надо. Или прикрою его собой, или выстрелю. Если я имею право за него умереть, значит, я имею право за него и убить… Я опять сам себя уговариваю. Просто к этому невозможно привыкнуть. У меня, по крайней мере, пока не очень-то получается…»