Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Киллер к юбилею

Проехала мимо машина. Водитель приветственно им посигналил. Китайгородцев вяло помахал в ответ рукой. Обернулся, бросил взгляд на просёлок, откуда они только что выехали. Ничего, кроме следов снегоходов…

— Посмотри-ка! — сказал он товарищу.

Торопливо пошел на просёлок, тут же провалился в глубокий снег едва ли не по пояс, но даже не заметил этого, кажется.

— Посмотри! — кричал возбужденно, тыча пальцем в следы.

И как он раньше на это не обратил внимания?

— Следы одинаковые! Ты видишь?

— Точно такой был снегоход! — осенило охранника.

— Да не такой! А этот самый! Они на этом вот снегоходе, на котором ты сейчас сидишь, они как раз на нем и приехали вчера!

— Кто?

— Они!

Аня и ее странный друг. Китайгородцев видел вчера её глаза. Она явно была не в себе. Но неужели это всё происходило при её участии? Уму непостижимо! Мир перевернулся?

Он взял с собой Костюкова, потому что тому можно было всё объяснить на обратном пути, пока есть время на объяснения — а там уже будет некогда, там надо будет действовать…

— Они вчера уехали рано утром, — говорил Анатолий. — Дочка хозяина и её приятель. На этом вот снегоходе уехали. Катались целый день. Я потом с нею разговаривал… Когда она вернулась… Она была заторможенная. Как после шока!

— Ты думаешь — это они?

— Не знаю, — честно признался Китайгородцев. — Тапаевская дочка — вряд ли. Да нет, просто невозможно, чтоб это была она! Чтоб участвовала, в общем. Но парень этот — он подозрительный. Мы сейчас с тобой так сделаем. Вызовем его в хозяйский дом. Ты займёшь его разговором. А я тем временем проверю его вещи. Но он тяжелый в общении, учти. Ты подготовься. С ним — тяжело.

— О чём я с ним буду говорить?

— О чём хочешь! — сердито ответил Анатолий. — Но только чтобы у меня было тридцать минут времени!

В доме телохранителей с нетерпением поджидал Богданов:

— Там — Илья, сын Тапаева…

— К чёрту! — прорычал Китайгородцев.

— Толик! У него был припадок!

— Но теперь-то всё нормально?

— Ничего он так, — признал Андрей Ильич. — Только бледный какой-то. Мать дала ему успокоительное…

— Вот и не лезь! — посоветовал Анатолий. — Мать знает, что делает. Она с этим пацаном уже двадцать лет мучается — ей и карты в руки. Если она не объявляет тревогу, ты-то чего подпрыгиваешь?

И сразу, без перехода:

— Аня где?

— У себя. Не выходила ещё, кажется.

— А парень её?

— В гостевом доме.

— Ну о чём же я с ним буду говорить? — тосковал Костюков.

— Ни о чём! — отрезал Китайгородцев.

У него уже созрел план, и он готов был немедленно претворять его в жизнь.

— Пойдёшь со мной, — обратился он к Богданову. — Скажешь Виктору, что его для разговора пригласил к себе сам Тапаев. Приведёшь сюда, в эту комнату, велишь ждать. А ты, — ткнул пальцем Костюкову в грудь, — всё время будешь с ним, с Виктором этим. Можешь даже с ним не разговаривать, если не знаешь, о чём… Ну, вроде как ты тут, в этой комнате, службу несёшь. Главное, чтобы он отсюда не выходил.

— А если попытается?

— Объясни, что в доме — особый режим, что посторонние не имеют права перемещаться самостоятельно, и надо дождаться начальника охраны Богданова.

— Ну, а если все же попытается?

— Ёлы-палы! — сказал в сердцах Анатолий. — Ну что ты как маленький? Я же тебе русским языком сказал, что этот парень здесь, в комнате, должен просидеть тридцать минут! Любой ценой! Что хочешь для этого делай! Хочешь — песни ему пой, хочешь — анекдоты рассказывай. А попытается уйти… Наручники у тебя есть?

— Есть.

— И ты ещё спрашиваешь, что тебе с этим парнем делать?

Всё испортил Богданов. Китайгородцев очень на него рассчитывал, потому что именно ему наиболее логично было бы вызвать Виктора из гостевого дома — кому же, как не начальнику охраны, сопровождать парня к хозяину? Но бесхитростного Ильича подвело полное отсутствие актёрских способностей. Вдобавок он почему-то ещё и занервничал.

Анатолий довел его до самой комнаты Виктора, красноречивым жестом показал на дверь, а сам прошёл дальше по коридору. Богданов несмело стукнул по филёнчатой двери, покряхтел, будто прочищая горло, но так и не прочистил, потому что, когда дверь открылась, он сказал голосом хриплым и срывающимся:

— Там это… хозяин… Генрих Эдуардович, в смысле… он вас ждёт…

И так это все нелепо выглядело, и так подозрительно, что он и сам не верил, наверное. Смешался, побагровел лицом и бросил неосторожный взгляд вдоль по коридору — туда, где стоял с отсутствующим видом Китайгородцев.