Владимир Гриньков - Я – телохранитель. Киллер к юбилею

— И ещё один человек в твоей смене, — направил разговор в нужное ему русло Китайгородцев.

— Серёга? Он из новеньких. Два месяца назад его в охрану приняли.

Два месяца?! Анатолий старательно делал вид, что степень его интереса к рассказу собеседника нисколько не меняется.

— Его я знаю меньше всех, — продолжал Саша. — Он отслужил, потом полгода проработал у нас на комбинате…

— Кем?

— Механиком.

— А как же он в охрану попал?

— Попросился.

— Сам попросился?

— Да. Написал заявление, а тут люди были нужны. Вот его и взяли. А он ведь в погранвойсках служил. Ильичу это понравилось. Он всегда говорит, что погранцы — самые дисциплинированные ребята. Богданов и замолвил словечко перед Тапаевым. Вообще с Серёгой за эти месяцы проблем не было. Старается он.

Вроде как с осуждением сказал?

— Выслуживается, что ли? — уточнил Китайгородцев.

— Вроде того…

— А как он по характеру?

— Себе на уме, — сказал Саша. — Особняком как-то держится.

— Женат?

— Нет.

— С родителями живет?

— Ага, со стариками своими. Он из-за стариков не женится, кстати.

— Почему?

— Мать у него лежачая. Ну, если придет к Сереге в дом молодая жена, ей же придется его мать обстирывать… А кому хочется? Дурочек сейчас нет.

— А у вас в охране ещё и другая смена есть, верно? Что ты о тех ребятах скажешь?

— Я с ними не работаю. Мы сутки через сутки дежурим. У них своя смена, у меня — своя.

— Но ты их всё-таки знаешь? В одном городе ведь живёте!

— Я их не вижу. Так только, когда смену принимаешь: «Привет! Привет!» Ничего сказать не могу.

— Ладно, закончим, — сказал Китайгородцев, поднимаясь из-за стола.

И Саша тоже поспешно вскочил.

— Тапаеву я про твои дела с наркотиками не скажу. Но ты должен уйти.

— В смысле — как?!

— Найди себе другую работу, — посоветовал Анатолий. — А здесь я чтобы тебя не видел уже через пять минут.

Сашино лицо опять пошло пятнами. Но он еще рассчитывал, что что-то можно исправить…

— А если… Не так? — сказал он неуверенно. — Если как-то по-другому?

— И по-другому можно. По-другому — это когда я иду к Тапаеву, рассказываю про наркотики, и ты уже не сам уходишь по-тихому, а вылетаешь отсюда с треском.

— Я вас понял! — сказал догадливый Саша. — Спасибо! Я понял! Извините!

— Ильичу скажешь, что я тебя отправил в город. Не объясняй ему ничего.

— Хорошо! Я понял!

Но Богданов всё равно растревожился. Через несколько минут он появился в приемной.

— Что происходит? — спросил он прямо с порога. — Куда ты его отправил?

— Он ушёл?

— Да.

— Сделай так, — сказал Китайгородцев, — чтобы он никогда больше и близко тут не появлялся. Если тебе не нужны проблемы, разумеется…

Ильич посмотрел на собеседника долгим взглядом, но промолчал.

— Кто такой Серёга? — поинтересовался Анатолий. — Это тот, которого ты отправил на проселок?

— Да.

— Что он за парень?

— Ничего, старается.

— Я слышал. Выслуживается?

— «Выслуживается» — плохое слово.

— Не подходит к нему, да?

— Старается он, — настойчиво повторил Богданов. — Он тут человек новый, понятно, что хочет себя зарекомендовать.

— А с товарищами у него не очень-то, по-моему?

— Почему же не очень?

— Дистанцию держит.

— Это тебе Сашка сказал? — спросил со вздохом Андрей Ильич. — Только недавно человек пришёл, пойми! Нужно время на то, чтобы притереться. Водку он в компании не пьёт? Так ему не до водки, у него — дома проблемы.

— Мать?

— Ты и про мать его знаешь? — снова вздохнул Богданов. — Слушай, чего ты тут сплетни собираешь, а?

— Сплетни — это у бабушек, которые сидят на скамеечке, — отрезал Анатолий. — А в охранном деле это называется «сбор информации и анализ оперативной обстановки».

— Именно что «анализ»! — все больше серчал Богданов.

— Не сердись, Ильич. А лучше пришли-ка ко мне этого Серегу, когда он из леса вернется…

Телохранитель Китайгородцев:

«Телохранитель впитывает информацию, как губка. Проблема в том, что эту информацию необходимо фильтровать. Не по принципу «важная-не важная», а по принципу «правдивая-не правдивая». Показное радушие принимающей стороны не всегда означает, что твоему клиенту здесь действительно рады и ему ничто не угрожает. Улыбки тоже бывают лживые. Поэтому, когда ты получаешь информацию, первым делом ее препарируешь, пытаешься понять, что за этой информацией скрывается… Ты норовишь сначала увидеть оборотную сторону, изучить изнанку. Этакое профессионально вывернутое восприятие жизни. Но это — неизбежно. В противном случае можно легко попасть впросак, купиться на лицемерие формы, не подозревая о неприглядности содержания. Когда я учился на курсах телохранителей, один из преподавателей рассказал нам байку о товарище Сталине. Тот сидел в президиуме, и его должна была поздравлять девчушка-пионерка. Она приехала из Средней Азии, где в свободное от учёбы время — а скорее всего вместо учёбы — собирала хлопок для страны… И насобирала она его так много, что её даже наградили орденом. Как самой достойной пионерке, ей доверили поздравлять товарища Сталина. Она поднялась в президиум, отрапортовала о трудовых успехах пионеров Средней Азии, поблагодарила за счастливое детство… Все вокруг аплодировали, обстановка была самая добросердечная, и товарищ Сталин в знак особого расположения даже взял девочку на руки. Подержал ее недолго, по-отечески добро улыбаясь в усы, а потом, всё так же улыбаясь, передал её товарищу Берии, который стоял рядом. При этом Сталин с улыбкой что-то сказал Берии на мингрельском языке, которого девочка не знала. Но она запомнила эту фразу. И помнила её всю жизнь. Эта фраза была ее путеводной звездой. Сколько жила, столько и хотела узнать, что же в тот раз с доброй улыбкой сказал великий Сталин? Фраза впечаталась в память намертво. И вот однажды этой женщине, тогда уже пожилой, встретился человек, который знал мингрельский. И ей наконец перевели слова, которые она с благоговением и благодарностью к своему кумиру носила в себе столько лет! В тот раз товарищ Сталин сказал товарищу Берии: «Забери от меня эту засранку, от нее козлом воняет…» Так что это очень важно, — сказал нам в тот раз преподаватель, — с самого начала понимать, что происходит в действительности. Сразу продираться к сути вещей. А не ждать долго-долго, пока тебе переведут с мингрельского…»