Александр Тамоников - Боевой друг. Дай лапу мне!

— Да, с диспетчером связь постоянная. Взлетная полоса ночью совершенно пуста. Так что нужна только команда. Мы сразу взлетим.

— Это хорошо.

— А у вас как дела?

— Работаем. За час прошли семьдесят метров.

— Это сейчас, значит, восемьсот пятьдесят метров свободной полосы?

— Да.

— Маловато. Тем более что в самом начале мы сесть не сможем. Даже при сокращенном пробеге нам потребуется километр.

— Будет тебе километр.

— Интересно, а как вы там, в лесу, спасаетесь от насекомых?

— У нас есть препарат. Еще на четыре часа хватит. Потом, если не уложимся, придется в землю закапываться.

— Да, вам не позавидуешь. А комиссар ООН выделить людей не может? Или не желает, потому как связан с британцами?

— Не может. С британцами он не связан, но не имеет права отправить на помощь нам кого-либо из персонала полигона. Это же чрезвычайная ситуация. Комиссар же обязан исполнять только те инструкции, которые определяют деятельность в штатном режиме. Если бы наш генерал знал заранее, что вам не дадут сесть в Парбо, он оставил бы тут оба экипажа первого борта. Это целых четырнадцать человек. Мы очистили бы полосу часа за два. Да еще могли бы и бульдозер нанять.

— Что теперь об этом говорить, Леонид Андреевич.

— Нет уж. После отравления собак я обязан был просчитать все варианты дальнейших провокаций. В том числе и с посадкой твоего борта.

— Подлость, товарищ полковник, безгранична и беспредельна. Просчитать ее невозможно. Иначе в мире давно правила бы справедливость.

— Я все равно недоработал. Ну ладно. Что имеем, то имеем. Мы продолжаем расчистку полосы.

— До связи!

— Поаккуратней там. До связи!

Серданов выключил станцию, а она вдруг ожила, сработала сигналом вызова.

— А это кто? — Холин недоуменно посмотрел на начальника.

Полковник взглянул на дисплей.

— Высвечивается номер генерала Адаксина. У нас сейчас час ночи, в Москве всего восемь вечера. — Серданов включил аппарат: — Слушаю, товарищ генерал-майор!

— Доложи обстановку!

— Какая обстановка, Георгий Борисович. Лес валим всей группой, кроме фельдшера и повара.

— Продвинулись?..

— Конечно. За час прошли семьдесят метров. Сделали перерыв, сейчас возобновим работу, но дальше она замедлится. Отдыхать придется чаще.

— Вам нужно пройти двести двадцать метров?

— Больше. Около трехсот, чтобы Суровцев гарантированно, без повреждений посадил «семьдесят шестой».

— Да, поспешил я отозвать первый борт.

— Я только что думал об этом. Но вернуть самолет нельзя. — Серданов кивнул офицерам, чтобы продолжили работу.

Они двинулись к темной кромке леса. Прапорщик Лобачев покатил тележку к конусу щебенки. Ему приходилось буквально вгрызаться в спрессованные камушки.

— Тебе надо завершить работы не позднее пяти часов утра.

— Знаю.

— С бортом все вопросы решены. Его выпустят по первой команде. Ее отдашь ты.

— Есть! А насчет положения дел у Суровцева я в курсе. Недавно говорил с ним.

— Давайте, Леонид Андреевич, жилы рвите, грызите эти чертовы деревья, но к пяти часам полоса необходимой длины должна быть готова.

— Жилы рвать придется, а вот грызть деревья — это перебор. У нас есть чем валить их.

— Я сказал образно. О вас спрашивал глава государства. Тебе известно, что это означает.

— Да. Вам не дадут ни минуты покоя до восьми утра по местному времени и трех часов ночи по московскому.

Генерал вздохнул:

— Это точно. Посему остаюсь в центре. Нет никакого смысла ехать домой. Все равно вызовут. Да и не смогу я там!..

— Сожалею.

— Перестань. Я понимаю, как вам тяжело, но надо победить, Леонид Андреевич. На кону престиж страны.

— Нам еще надо бы как-то заполучить информацию, подтверждающую незаконные, преступные действия британцев и начальника охраны объекта.

— Не волнуйся. Этим тоже кое-кто занимается.

— У вас еще что-то ко мне есть, товарищ генерал? Извините, работать надо.

— У меня все. Удачи вам. До связи!

— До связи!

Полковник перевел станцию в режим приема, захватил ее с собой и пошел следом за своими офицерами.

В 2.40 длина очищенной полосы составляла сто десять метров. Значит, люди прошли еще сорок. Неприятностью стало то, что деревья постепенно становились все крупнее.

Бензопилы справлялись с делом. Топор срубал молодые побеги, мачете крушил кустарник. Но замедление оказалось существенным. Конечно же, сказывалась и усталость, нарастающая с каждой минутой.

Вскоре Серданов приказал: