Дмитрий Красько - Отпущение грехов

– Думаю, не знаешь. Эта информация к тебе из ментовки поступила, из ГАИ? Так вот, сообщаю: прямого отношения к гэбэшникам я не имею. Они меня наняли для выполнения задания. Вот и вся любовь.

– Да? – он приподнял левую бровь, выражая недоумение. – Так ты, выходит, наемник? А они что – и такие вещи практикуют?

– Выходит, практикуют, – согласился я. – Я сам удивился.

– Ну, – Катаев кивнул. – Это естественно. Нормальная реакция. А чем ты в свободное от наемничества время промышляешь?

– Киллерствую помаленьку, – я не видел причин скрывать это.

– Ну?! – на сей раз обе его брови полезли вверх. Видимо, удивление было безгранично. – Ты серьезно?

– А ты полагаешь, что они для этой работы любого слесаря-сантехника могли пригласить?

– Ты, наверное, прав, – согласился он. – А кто второй?

– Ружин-то? Журналист.

– Еще лучше, – усмехнулся Катаев. – Киллер, журналист и Федеральная служба безопасности. Птица-тройка. И что, вам ФСБ контракт предложила?

– Ясно, – кивнул я.

– И какие условия?

– Отпущение грехов.

– Не понял, – он скривил губы – мол, что это за чушь такая, ни разу не слыхивал. Я, как мог, объяснил ему, умолчав, однако, про денежную сторону вопроса. Я не хотел, чтобы он смеялся, услышав сумму. Не его ума дело. Сам знаю, что по бабкам все выглядело смешно. Но тут не в бабках суть. – Ого! – сказал Катаев, когда я закончил объяснение. – Индульгенция это. Знаешь такое слово? В средние века католикам бумажки продавались с отпущением грехов от имени самого Бога. Занятная вещь.

– Слыхал, – подтвердил я.

– Надо бы, кстати, прикинуть – может, и в нашем деле индульгенции как-то использовать? Подумаю на досуге. А контора тебя ориентировками тоже снабдила? – я кивнул. – И моя там была?

– Была.

– И что они про меня писали? – он, оказывается, еще и тщеславием страдал. Или наслаждался.

– Писали, что ты, возможно, мозг всей организации, хотя более точных сведений указать не могут. Лажа, в общем. Мне самому пришлось тебя искать.

– Если бы Сотников не сдал, ты бы меня ни в жизнь не нашел, – самодовольно заметил Катаев. – Я все продумал. Гаврила, гад, потерпеть не мог. Боли испугался. Да, кстати, – он вдруг оживленно встрепенулся, вспомнив ускользнувшую было мысль. – Как, все же, насчет твоих болевых порогов?

– Ужасно, – устало сказал я. С этим дурацким вопросом Катаев надоел мне хуже горькой редьки. – Что именно тебя интересует? Сумею ли я выдержать боль? Так это смотря какую. Зубы мне раза три рвали – ничего, терпимо. А вот ежели станут иголки под ногти загонять или, к примеру, кипяток через воронку в очко вливать начнут – это вряд ли выдержу. Все относительно. Ты уж, пожалуйста, поконкретнее.

– Да ладно, – он махнул рукой. – Чего там конкретизировать. Ты на мой вопрос, в принципе, ответил.

– Я рад. Тогда, может, и ты на один вопрос ответишь? Вызывает интерес вот что: куда ты меня определить собираешься?

– У меня этот вопрос тоже интерес вызывает, – он уткнулся в стол и принялся помешивать доминошные камни, рассуждая, словно сам с собой. – Вообще-то, наемников во все времена и во всех странах сразу на тот свет определяли. И тебя, конечно, можно прямо сейчас в расход пустить. Места тут дикие, время – темное. Отвести тебя на пару километров – да пристрелить, чтобы впредь неповадно было нос в чужие дела совать. Только это слишком просто. Ты нам вреда куда как много нанес. Морального ущерба, так сказать. И материального, кстати, тоже. Из-за тебя провалилась тщательно продуманная операция. Из-за тебя в спешном порядке придется искать место, где можно будет шумиху пересидеть. Слава богу, с этим проблем нет – у нас еще достаточно людей, готовых за веру в огонь и в воду. Только Цехового с Засульским не воскресишь. Да и остальных ребят, которых ты в горячке порешил – тоже. Так что, думаю, нужно тебя по-другому наказать. По-особенному. Человек ты незаурядный, значит, и смерть нужно придумать незаурядную. Простая пуля в лоб тебя вряд ли устроит.

Я хотел было перебить его, сказать, что такой вариант как раз по мне, – кто знает, что он подразумевает под незаурядной смертью? Скорее всего, пуля в лоб, в сравнении с тем, что он придумает, покажется поцелуем любимой. Но, поразмыслив, я решил пока не встревать. Как-никак, а у меня пистолет за поясом, так что пусть его извращенный мозг куражится.

– Что же я могу тебе предложить? – Катаев задумчиво продолжал перебирать на столе костяшки домино. Кажется, даже раскладывал один из многочисленных доминошных пасьянсов. Прям Юлий Цезарь, право слово – одной рукой пишет, другой – разговаривает. И никакого дискомфорта! – Поскольку ты авторитет Отцов изрядно подорвал, а двоих из нас и вовсе раньше времени ко Всевышнему отправил (Сотникова я считать не буду, раз он живой), значит, надо умудриться одним выстрелом по двум зайцам угодить: и тебя убить, и авторитет поправить. Вопрос: как это сделать? – Он замолчал на несколько секунд, размышляя, и даже его рука перестала греметь костями, зависнув над столом. Наконец кивнул и снова ожил. – Ответ: надо принести тебя в жертву. Мы, конечно, не сатанисты, но почему бы нет? Авраам хотел своего сына в жертву принести? Хотел. Но Бог его руку остановил. Мою или Козодоя не остановит. Потому что ему, Богу, кровь заблудшего барана всегда вкуснее, чем кровь невинного агнца. Да и времена нынче не те пошли, чтобы Он кому-нибудь на горе показывался или руку останавливал. Ну, как? – мозг секты посмотрел на меня, и глаза его были хитрые-хитрые, словно подложил мне кнопочку под задницу и дожидается, когда я усядусь поплотнее.